3 В Гитлере было нечто, вселявшее в Сталина уверенность, что после заключения пакта Гитлер не захочет терять лица, сочтет несовместимым со своим престижем нарушить торжественно данные им обязательства. Казалось бы, все прошлое Гитлера говорило об обратном, но я допускаю, что Сталин считал, что с ним, с исторической фигурой такого масштаба, Гитлер не посмеет решиться на то, на что он решался раньше с другими.

В данной книге К. Симонов описывает бардак и хаос первых суток войны. Вроде бы правду пишет, все до деталей рассказывает, да вот только интонации его какой-то гнильцой отдают. Казалось бы, враг напал на страну, нужно объединиться и дать ему отпор, а Симонов все не может избавиться от привычки делить окружающих на белых и красных. Всезнающая википедия пишет, что теток его сослали в Оренбургскую губернию потому, что были они зажиточными. И якобы Симонов переживал очень. В переживания его не особенно веришь после того, как он описывает поведение встреченных им людей. «Говорил он туманно, и мне по разговору показалось, что отец его был, наверно, из высланных кулаков» - так характеризует Симонов одного крестьянина. Когда он описывает продажную суть немецкой шпионки, то чересчур акцентирует внимание на деньгах, а не на моральной стороне предательства. «За это ей обещали десять тысяч рублей. Слова «десять тысяч рублей» она произносила почти с благоговением. Видимо, для нее это была такая цена, называя которую она как бы оправдывала свой поступок. Это были такие деньги, за которые, по ее понятию, можно было сделать все.» Симонов описывает огрехи других, но сам ничего не видит плохого в том, чтобы обмануть солдат и заставить тех копать окопы, зная, что утром они будут просто переброшены в другое место. «Если этим сказать, что перебросим их назад, они для других не будут заканчивать свои окопы. А так — они всю ночь будут трудиться, копать. Устроят все для себя по-хорошему, а потом утром мы их перебросим. Погорюют, что, по их мнению, зря потрудились, но окопы уже будут в полный профиль. Вот так!». Да и вообще, вся суть натуры Симонова хорошо демонстрирует один эпизод. Когда какой-то командир, недалеко от Симонова закричал, указывая на одного солдата: «— Стреляй в него, в паникера!», то Симонов не задумываясь достал наган и стал стрелять. А ведь официально он был простым интендантом. «Мое странное для писателя интендантское звание объяснялось тем, что для присвоения строевых званий оконченные нами перед войной курсы военных корреспондентов достаточных оснований не давали. Звание же политработника тем из нас, кто не был членом партии, присвоено быть не могло, а я только накануне отъезда на фронт получил в Краснопресненском райкоме кандидатскую карточку. В таких же, как и я, интендантских званиях уехало тогда на фронт множество писателей, которые, кстати сказать, никогда не возражали, если их потом, там, на фронте, по ошибке или из деликатности именовали не интендантами, а майорами или батальонными комиссарами.Снова приходится поражаться толи наивности, толи тупости людей тех лет, которые брали себе новые фамилии, меняли буквы в названиях городов, считая, что окружающие этого не заметят. Кстати, настоящее имя Симонова Кирилл. Как огня боялись прогневать проклятых империалистов, которых смело разбивали в пух и прах на политинформациях. А в газетах все писали в точности наоборот. «в 1938 году, в редакции в слове «Кенигсберг» изменили одну букву, написав «Ренигсберг», очевидно, во избежание дипломатических осложнений.» Нельзя было писать про то, что враг «храбр». Враг должен быть лишь «коварен». Симонов изображает из себя простачка, когда говорит о том, что искренне верил в необходимость печально-известного сообщения ТАСС от 14 июня 1941 года. «мне лично кажется несомненным, что это официальное заявление государственного телеграфного агентства имело целью попробовать вынудить Гитлера в той или иной форме подтвердить свои предыдущие заявления о миролюбивых намерениях по отношению к нам и этим в какой-то мере дополнительно связать себя.» В то же время, Симонов пишет антифашистские песни для радио. Он, будучи сам журналистом и писателем, выполняющим заказ партии, или кого-то еще, недоумевает, как могли в воскресном номере газеты Брестской крепости от 22 июня писать исключительно о летнем спорте!
В общем, книга Симонова вызывает ряд неоднозначных вопросов. Тем более, что вести дневники на фронте, особенно в первую половину войны, было строго-настрого запрещено. Симонов это тоже понимал не хуже других — он отдал дневник на хранение главному редактору «Красной звезды», тот берег его в своем служебном сейфе, это место казалось не только надежным, но и безопасным. Дневник Симонова пролежал, якобы, целых двадцать пять лет, а потом, когда пришло время, его нашли и опубликовали.