4

В нашем книжном клубе мы выбрали "Красный смех" для иллюстрации к теме страха в художественной литературе. Но чем дальше я углубляюсь в сборник, тем понятнее становится, что пугать для Леонида Николаевича - не цель, а средство.

Имеется определённый набор "условных ужастей" в различных сочетаниях - кровопролитие, гниение, ожившее неживое и разлагающиеся мертвецы. Этих последних Андреев описывает с чрезвычайной скрупулёзностью. На безобразно распухший труп Семёна Фивейского ("Жизнь Василия Фивейского") не в состоянии глядеть даже родной отец. Единственным результатом Французской революции оказываются плывущие по Сене оч-чень натуралистичные утопленники ("Так было"). Лазаря Христос вообще недовоскресил, и по улицам Иерусалима шляется откровенный зомби, протухая на ходу ("Елеазар"). Даже "Красный смех", новелла действительно нестереотипная, грозная и подавляющая, теряет весь запал, как только появляются стада покойников. Я бы предпочла, чтобы "Красный смех" обрывался на десятом отрывке, на первой его фразе: "... к счастью, он умер на прошлой неделе, в пятницу". Что сверх того, то от лукавого. К счастью. А то: "Сперва я спрятался в подвале, но скоро стало страшно и скучно..." А нам каково? Что вообще за беготня от Страшного Суда по подвалам? А появление Смеха начисто снимает трепет, который вызывается каждым его упоминанием. Раз он может стоять, раз он видим, значит, ровным счётом ничего кошмарного.

И да - это неизбежное "сошёл с ума". Понимай: "ушёл в запой". В "Красном смехе", как и в некоторых песнях В.С. Высоцкого, бросаются в глаза приметы известной зависимости создателя. Ведь delirium tremens - штука невесёлая, настоящий страхогенератор. Поневоле вспоминается хрестоматийный фантаст, который, ложась спать, обкладывал голову пузырями с кипятком и записывал горячечные сновидения. Андреев отличается от него - он фиксировал реальность, и реальность эта была такова, что никакого кипятку не требуется.

"Какой Андреев писатель?" - говаривал Чехов, - "Он всего-навсего помощник присяжного поверенного, который любит поговорить". Да вот иные байки присяжного поверенного наводят беспримесную, искреннюю жуть. Действие рассказа "Христиане" как раз происходит в провинциальном суде. Свидетелей приводят к присяге. С родом занятий свидетельницы Карауловой всё ясно - проституция. А вот вероисповедание вызывает вопросы... И по мере выяснения этой щекотливой темы я сжимаюсь в комочек и, вяло поскуливая, уползаю под диван. Никакое злое божество, никакое исчадие самой кромешной фантазии не сделает с ближним того, что способен сделать Хомо сапиенс. Настолько ли сапиенс?