4 тёмная история светлых времён

Легенды, сказки и выдумки о короле Артуре – это одна из тех троп, по которой можно прокрасться на ту сторону мира, где боги пируют с воинами, а друиды сжимают души в кулак, играя ими в кости. Это как ночь в канун тридцать первого октября, когда граница между мирами становится прозрачной, когда пустеющая земля стыло вздыхает, отпуская погребённых постучаться в знакомую дверь, когда храбрые воины закутываются в звериные шкуры и садятся ближе к костру, сплёвывая во мрак, чтобы отвести зло.

Христианская традиция превратила Артура в честолюбивого узурпатора, в фанатика и насмешку на варварами, во что закономерно превращала всё то, что ей чуждо – во что-то плоское, глупое, лишённое необузданной древней магии. Неважно, каким Артур был на самом деле, и был ли вообще, был ли женат на Гвиневере, с которой жил в разных столетиях, во что на самом деле верил Мерлин, и не погасло бы солнце от существования двух настолько харизматичных личностей в одной линии времени. Важно, что Артур – всегда супер, всегда к месту и всегда долгожданен. Это собирательный образ, который необходим людям, когда они забывают, что всё имеет предел, что боль, страх и тьма кончатся также, как однажды иссяк свет и спокойствие. Его белый плащ сияет во мраке, ведя за собой тех, кто готов рискнуть.

Артура придумали тогда, когда это было особенно необходимо, и уже неважно, кто был прототипом, потому что вополощённая на свитках легенда полнокровнее и устойчивее любого человека. Человека можно убить, а выкормленная надеждой фантазия не умирает. Однажды её просто забудут, но это люди её лишатся, а не наоборот. Фантазия уйдёт вслед за забытыми богами, чьи капища ушли под землю столетия назад, вслед за драконами и хтоническими чудовищами, за георями и спасителями, в мир, куда не ведут дороги, а только дикие звериные тропы.

Я пою гимн эскапизму, принося в дар дыхание сгорающей осени, что уносится к вершинам холмов синим дымом, а на холме стоит Артур и лунный свет течёт по Калибурну. Мой Артур никогда не искал Грааль, как это хотел представить Гальфрид Монмутский, потому что я увлечён Британией, погружённой в шаманизм, а не смирённой лебезнием священников. В этом вопросе Бернард Корнуэлл сыграл с прекрасного варианта – столкнул друидов и священников, не отказывая во власти первым и не отнимая таланта болтать у вторых. Куда же без Мерлина, куда без Гвиневры и Ланселота, сюжет идёт по привычному маршруту, но Корнуэлл повествует историю рукой Дерфеля – воина из числа тех, кто обожал Артура, и который в старости стал христианским послушником. Дерфель смотрит на Артура глазами, полными света, поэтому даже когда тот ошибается, подставляет под удар людей и не сдерживает клятв, это представляется перед читателем с точки зрения человека, готового простить Артуру всё, даже если тот оступится и утянет его за собой в отверстый зев пустоты. Но есть те, кого Дерфель ненавидит, а потому если вы фанат Ланселота, то стоит поискать тропу в другую трактовку мифа об Артуре. Возможно, там будет не так сыро, грязно и обречённо, и потому белый плащ Артура просто не сможет вас ослепить, да и рыцари его будут с ним, но Корнуэлл смог сделать грань между откровенной выдумкой и убедительной былью такой лёгкой, что они сливаются вместе, позволяя читателю идти за Королём Которого-не-было, распевая гортанные песни воинов, готовых принять свою смерть в войне за свою уже растворяющуюся и исчезающую в пучине истории родину.

Здесь не являют себя ревнивые и взбалмошные боги, древняя магия и целительная сила крестного знамения, поэтому легендой в чистом виде история не выглядит, но вероятность их существования не отрицается. Здесь также не будет круглого стола, чаши с заскорузлыми пятнами от крови христовой, роскошных тканей и витражной яркости средневековья, поскольку их время в Британии шестого столетия ещё не настало. Корнуэлл сложил увлекательный паззл, контуры которого известны каждому, кто читал или смотрел что-то про короля Артура, но добавил деталей и сырой человеческой слабости, превратив сказку в быль. Конечно, под низким холодным небом в пылу грязных схваток с саксами и франками нашлись и благородные, смелые, честные люди, но поражённые честолюбием, ревностью или алчностью, грохот их оружия практически можно расслышать за пением ветра после полуночи. В истории Корнуэлла нет святых, кроме провозглашённых, его конёк – воспевание человеческого в своей полноте, и этим его книга прекрасна.