3

Мне поведали одну забавную историю, попросив никому о ней не говорить; вот потому-то я и хочу рассказать её всем.

Для меня самая главная сложность биографий состоит в том, чтобы по ходу чтения суметь разделить личное писателя (или любого другого известного деятеля) и его произведения. Это может быть дневниковая антология, воспоминания современников или собственный взгляд библиографа – образ двоится, не складывается, а в итоге остаются два абсолютно разных человека, которые друг с другом связаны чисто номинально.

В жизни Бодлера личного было даже слишком много. Любитель эпатажа и внешнего блеска, он настолько старательно пускал всем пыль в глаза, что за цветастой обёрткой практически скрылась его личность. Можно представить, насколько трудно было вычленить Бороняну редкие моменты открытости среди этого вороха юбок, наркотиков и алкоголя, которыми писатель окружал себя как забором. Потому что вдруг в какой-то момент понимаешь, что всё это наносное, нарочито грубое и броское – это не он.

«Цветы зла», его главный монументальный труд, по-прежнему вызывает шум и неоднозначные реакции, несмотря на то, что сменился уже не один десяток поколений. Кто-то говорит о красоте языка, в то время как кто-то – о низости манер, кто-то превозносит, кто-то проклинает. Чтобы хотя как-то приблизиться к собственному пониманию этой книги, нужно понимать одну простую и одновременно сложную вещь. Бодлер это не бесконечно сменяемые кумиры, не богемный угар. Он глубже, сложнее и бесконечно ранимее, чем пытался казаться всю свою жизнь. И как раз у Бароняна и получилось это показать – во всей красоте несовершенства.

Ненавидевший окружающих его людей и ненавидимый ими, вечно безденежный, изглоданный сифилисом и нервной горячкой, запивавший гашиш абсентом, он умер, едва дотянув до 46 лет.