3.5 Судьба жаб шерифа не волнует

Воистину ли это то, что ты хочешь прочитать? Немец однажды повстречался с полячкой. Субтитры на немецком. Любовь и совместное создание немецко-польского кладбищенского общества. Перезахоронение изгнанных когда-то немцев в польскую землю. А если немцам можно, то разрешат ли туркам? А если за деньги? А русским? А если не тиранам-коммунистам, а героям Первой мировой войны? Немецко-польская волнующая притча о примирении для тех, кому за; книга о социал-демократической восточной Германии перед падением Стены. История о начале 90-х в Европе, рассказанная отстранённым летописцем - Грассом. Это похоронная речь с кафедры в старой Центральной Европе, книга о счастливых умерших. Она укоризненно качает у читателя перед носом указательным пальцем дидактики, барочной символикой, басней не хуже Крыловских, социально-педагогической аллегорией, чтобы, наконец, под жабий крик утащить всех под землю широким ироническим жестом. Настоящий герой у этого опуса один - её величество смерть, а потому читать лучше в определённом настроении.

2 ноября 1989 года, в День Всех Душ за несколько дней до падения Берлинской Стены, двоим людям случайно не хватило цветов. Что поделать, если обоим нравятся ржаво-красные астры... И так на Гданьской рыночной площади вдовец Решке из Бохума преподносит вдове Пентковской свою часть "улова", как бы собирая единый польско-немецкий букет. В тот же день между цветами и фонарями под сенью дубов, у них появилась решительная идея примирения народов: было создано в планах немецко-польское кладбищное общество, которое обеспечило бы изгнанным и бежавшим немцам Гданьска, по крайней мере в виде трупов, право вернуться домой и быть похороненными на родной земле. Ведь политика заканчивается, а человек начинается именно когда он умирает. Возвращение мертвых должно помочь катастрофической истории уходящего на покой XX века, а нанести абсурдный финальный удар доверено бывшей коммунистке и бывшему члену Гитлерюгенд. И так это убедительно, что волосы поднимаются дыбом. Вернувшись в Бохум, искусствовед и уроженец Гданьска Решке виртуозно берется за исполнение и вот уже деньги собраны, секретарша нанята, договор об аренде земли подписан. История миграции мертвецов с запада на восток воспринимается как сатира, но на деле неотделима от действительности. Нереальная и слегка фантастическая похоронная акция является лишь слегка гипертрофированным вариантом еженедельных политических дебатов в газетах и "раскопок" шкафов со скелетами оппонентов. Как итог читатель получает гротескное представление о нашей паре, но с такой трогательной серьезностью, что даже рассказчик насмехается над своей манерой письма. Храбро взявшись за понафталиненый сундук романтически-ироничных повествовательных приёмов, летописец этой гданьской саги о погибших может держать пару, идею и трупы на коротком поводке до последнего. Профессор Решке в беретике, вдумчивый человек, который всегда возит с собой тапочки в зарубежные поездки, присылает рассказчику свои материалы, письма, фотографии, дневники и отчеты о расходах с медового месяца в Риме, трогательно вспоминает общие школьные дни, проведённые когда-то в Гданьске и напоминает, что получатель уже ел жаб в безумии юности, фраппируя друзей. Неохотно, и как незаинтересованная сторона, рассказчик приступает к работе. Он глотает жабу вместе с читателем.

Грасс деликатно и иронично комментирует позднюю осеннюю эротику овдовевшей пары. В упоминаниях этих событий в любовной переписке историка искусств после совместной ночи в Гданьске я вижу самокарикатуру автора, который отражает мечту старика о всемирном искуплении. В первую ночь любви, сдержанно отмечаемую Решке в дневнике, вдовец чувствует себя "там, где он больше и не подозревал оказаться", а вдова просит профессора после любви задержаться немного "в её лесопилке".

Как "великий" интерпретатор польско-немецкой истории, Решке в любом случае очень жалкая фигура. Вот как он описывает насыщенную событиями новогоднюю ночь 1989 года под Бранденбургскими воротами в письме к вдове, подобно любому маленькому человеку в сонме литературных героев:

Встреча Нового года, состоявшаяся у знаменитых Бранденбургских ворот, архитектурного памятника классицизма, куда долгие годы вплоть до самого недавнего времени доступ был закрыт; завершение ровно в полночь прежнего десятилетия, кровавого, до конца бряцавшего оружием и потерпевшего неожиданный крах; начало нового десятилетия, с которым связаны мои тревоги и волнения, а вслед за его первым, уже необратимым мгновением буйное ликование и рев толпы, ибо берлинцы, да и жители других наших городов словно с ума посходили — все это самая читаемая газета, каждодневно обращающаяся к немецкому народу, охарактеризовала одним-единственным словом, вынесенным в заголовок: «НЕВЕРОЯТНО!

Ни неутомимый противник объединения, ни его ироничный двойник Решке, похоже, не находят нужных слов для этого крупнейшего события. Он где-то между старыми школьными учителями и таблоидными воплями. Их печальные крики жаб, похожие на речь, больше не вращаются вокруг культурной нации, бремени возрождённой Германии, необходимости примером доказать, а только вокруг захоронения последних выживших в старом мире. Запланированный перевоз умерших не вызывает никаких трудностей для вновь созданного кладбищенского общества. Кладбище примирения вскоре сдается в аренду, а возвращение в родную землю по тщательно разработанному профессором кладбищному приказу - это своего рода организованное коллективное курение под юбками, побег в болезненную идиллическую картинку Гданьска, эдакий гротеск от Грасса.

Решке, сборщик гробов, специалист по перекрытиям могил, эпитафиям и оссуариям, скоро сдаст свой офис в Бохуме ввиду такой массивной немецкой готовности быть похороненным и полностью посвятит себя "земной идее примирения", пишет кассовые отчеты, получает стартовую помощь, сравнивает модели гробов - честных хранителей тел. Бизнес процветает. Трупы едут даже из-за рубежа, сначала на кладбище складываются в кучу, потом возникает необходимость в урном поле. Потом - туризм, инфраструктура, многоязычные переводы надписей, бунгала, поля для гольфа, предназначенные всё ещё живущим родственникам. Бешеное маркетинговое развитие идеи подтверждает правило о том, что деньги не пахнут даже трупами. Они и только правят миром мертвых. Идея примирение заканчивается как фарс.

Для повара, художника и скульптора Грасса секрет живых существ заключается в их конкретной форме. Его фигуры не имеют современной внутренней жизни. Их чувства трансформируются в супы, их страхи - в животных. Их души сидят в барабане, сердца висят на шее в виде отвертки или стоят перед дверью, как автомобили. Человек такой, каким кажется, его сущность скрыта в фетишах и эмблемах разного рода. Несмотря на изобилие политики и чудесную телесность, эпическое хозяйство Гюнтера Грасса управляемо, комфортно и очень хорошо отсортировано. Из него исключается все невидимое, воображаемое и сомнительное.

Крик жерлянки - это также моральная и звериная притча. Ну или мне так показалось. Дважды длинные крики говорят: "О, горе тебе" и означают общество потребления в особом, а возможно и в глобальном смысле. Профессор Решке отвечает микрофонной записью, перемежаемой криками жерлянок, что подчёркивает речь пары перед кладбищенским обществом об отставке. Только когда общество решит разрешить "повторное захоронение", достаточно будет перевезти тонны немецких костей и похоронить их в братских могилах в Гданьске. Пара уходит в отставку и оставляет дальнейшие дела со смертью хваткой молодежи.

Как заботливый рулевой своей истории, Грасс попросил Пентковскую отреставрировать ангела воскресения на кухне после того, как она сама ушла из бизнеса смерти. И как раз к завершению небесных восстановительных работ умирает последняя немецкая женщина из Гданьска, боец и друг Эрна Бракуп, которая заблаговременно вышла из кладбищного общества с боевым криком кашубов. Быстрая смерть старухи органично вписывается в аллегорическую подвижность повествования, в которой все части аккуратно переплетаются и связаны друг с другом. Кажется даже, что роман сохраняет своё обаяние до тех пор, пока эти все эти куски мозаики борются друг с другом, не доверяя гданьской идиллии, играют друг против друга со смертельным совершенством. К сожалению, радость чтения, которая напоминает не только старое, пластическое искусство повествования, но и отчужденный, осязаемый взгляд на жизнь, омрачается дерзкой фигурой. Господин Чаттерджи из Индии беспокоит художественно красивый старонемецкий хор в этой истории. Он сам, в частности, и страны Третьего мира в целом, должны оторвать Европу от гробницы Гданьска, потому что у мистера Чаттерджи есть план экономии: он производит велосипедные рикши, с помощью которых индийская экономия должна найти свой путь в европейские мегаполисы. Пророчество тридцатилетней давности было с блеском реализовано не столько индусами, сколько турками, если мы говорим о Германии.

Что же осталось от наших героев? Лишь торговая кладбищенская сеть и тапочки. И Грасс считает, что это хорошо: "Оставим их в покое."