5

Эта небольшая повесть почти не имеет сюжета. Последний можно описать одним сложным предложением: «Отставной Ротмистр (Рихард) не имея средств к существованию, по рекомендации однополчанина, идет наниматься на сомнительную работу к олигарху и встречает там Нечто…». Ну, вот и все. Но как обычно у писателя воспоминания (героя) перемежаются с размышлениями от его лица. Не нравится Ротмистру (как и отставнику вермахта) мир, наступивший после великой войны. Ох, не нравится! А дальше будет еще хуже. Роботы-манекены, частные армии и крепости, оглупление фильмами и анимацией, потребительские игрушки для взрослых, роботы на всякий вкус и рои «стеклянных пчел». Все очень гадкое и опасное: «Всех нас занимает одна мысль: есть ли еще надежда»?
Пожалуй, по степени точности прогнозов, «консервативный» немецкий писатель даст фору многим профессиональным «прогрессивным» фантастам (вспомним про его «фонофор» для элиты Гелиополя – чем не смартфон!). И его «Пчелы» одно из серьезнейших достижений социальной фантастики (по времени выхода близкое другому знаковому произведению – ефремовской «Туманности Андромеды» – 1957 г.).
Печально, что у нас этот маленький шедевр в жанре дистопии перевели шестьдесят с лишним лет после оригинальной публикации. (Впрочем, с другой стороны, наивно рассчитывать, что в здешних обстоятельствах какие-то «тексты» еще могут сыграть какую-то роль!). Также трудно составить отсюда представление о влиянии фантастики Юнгера и других его книг на Западе. Критика П.Козловски, честно говоря, не вдохновляет.
Что меня привлекло у Юнгера, так это стиль: читаешь и наслаждаешься. Этот стиль резко отличается от того философского канцелярита, на котором часто пишут умные немцы (вспомним Гегеля или Шелера), и который столь мучителен для читателя. Конечно, текст Юнгера все-таки художественный, но и переводы с немецкого худлита весьма часто так заунывны.
При всём этом вовсе не обязательно соглашаться с автором и разделять его пафос. Юнгер всеми силами старается оправдать немцев, своих ровесников. Но разве неизвестно как они старательно убивали на фронтах двух мировых войн или в захваченных странах устраивали убийственный орднунг! «Америнанщина», захватившая мир, примитивный масскульт и поклонение технике, конечно, пошлы, но это все же «уши манекенов», а не живых (убитых) людей. С этим вроде бы даже соглашается в конце сам герой романа. Но «счастливого конца», конечно, нет. Юнгер находился под сильным влиянием «философии техники» (скорее всего, не проверял, испытывал в этих вопросах влияние своего брата). Стоит ли верить автору, который утверждал, что «человеческое совершенство и технический идеал несовместимы». А почему, собственно? Разве техника не освобождает для людей много времени, которое можно не просто убивать, но использовать для самосовершенствования? Далеко, не у всех, понятно, появится такое желание, но ведь потенциально такая возможность есть. Или – нет?
По крайней мере, можно в чем-то разделить подход автора к человеку современной цивилизации, который «попал в историю, из которой не было верного выхода», совсем как персонаж «Стеклянных пчел».
Книга написана уже давно, а много ли книг, за исключением великой классики, написанных до твоего рождения, будешь читать с интересом, а не просто с почтением и скукой. Вот Юнгер интересен.