3.5

Я вижу две главные темы. Первая – рок, судьба, личный выбор. Наследник древних греков, веровавших в рок, своей бабушки, смутно боявшейся наказания за грех, которое постигнет ее детей, и своих родителей, которые пытались «научными» методами повлиять на пол ребенка, Калл преодолел все эти стадии. Он уже знает, как сильна роль генов, но знает также, что сильна и роль личности. По большому счету он сам выбирает - быть ему девочкой, мальчиком или зависнуть "между". (Правда, не могу сказать, что он открыл все свои мотивы. Да и сама жизнь после выбора прописана пунктирно.) Можно одеться как угодно. Можно сделать операцию по смене пола.

«Предуготовленной судьбы нет, и все определяется нашим свободным волеизъявлением».

В принципе вся история его семьи показывает именно это: личный выбор и действия приводят к определенным последствиям. Да, огромные обстоятельства подталкивают к чему-то - горит Смирна, воюют греки с турками, но конечный, маленький, ответственный выбор делаем мы сами. Всегда есть развилки. Дездемона и Лефти покоряются своему чувству. Они могут погибнуть, но благодаря своей решительности спасаются. Тесси, обрученная с другим, решает порвать с женихом.
Человек показан как звено в непрерывной цепи предков и генов, но эта цепь - не ярмо на его шее, ее можно если не разорвать, то ослабить.

Вторая тема: недостаток информации, некомпетентность, скрытность и ханжество ведут к глубинным проблемам. Хочется верить, что это тема уже не так актуальна для 21 века, по крайней мере для тех стран, где есть интернет. Дедушка и бабушка Калла не знали, к чему могут привести родственные браки. Они скрыли от всех, что являются ближайшими родственниками. Родители Калла были слишком целомудренны для того, чтобы обсуждать с подростком темы сексуальности. Мать Калла очень долго предпочитала не задавать себе вопросов. Один врач был некомпетентен, второй слишком хотел подвести случай Калла под свою теорию. Они все, конечно, не виноваты, они – дети своих времен. А роман Евгенидиса – безусловно, художественный акт сексуального просвещения.

Тема эмиграции перекликается с темой пола. Национальность - это тоже элемент самоопределения. От этих генов, от своей греческой оливковой кожи отказаться нельзя, но можно видоизмениться, мимикрировать. Дездемона и в Америке остается гречанкой, не знает языка, готовит греческую еду. Ее дети уже считают себя американцами и ссорятся с греками по политическим вопросам. Внуки забывают язык.

Все темы книги мне понятны, но, увы, мне абсолютно не близка ее эстетика.
Во-первых, нарочито кинематографичный стиль. Перемотка пленки, остановка кадра, чтобы зритель мог хорошенько рассмотреть детали. Рассказчик прямо говорит о своей склонности к этому виду искусства:

«Далее из соображений экономии времени я предлагаю вам монтаж картин капиталистической наживы. Вот Мильтон приветствует первых посетителей, а Елена подает им яичницу. Потом мы видим, как они стоят в тревожном ожидании, а посетители улыбаются и кивают. Елена наливает кофе…»

Во-вторых, отношения автора и материала. Я еще могла бы принять, если бы автор просто выскакивал порой посреди текста, как чертик из табакерки. Что и делает Калл, опять же особо не скрывая этого принципа:

«…весь экран заполнен глазом Мильтона… Он придавал постмодернисткий оттенок нашему домашнему кино, подчеркивая искусственность происходящего и привлекая мое внимание к технике. (Это и определило в дальнейшем мою эстетику.)»

Да, именно искусственность. Конечно, это дело вкуса, но я придерживаюсь той точки зрения, что все мы, читатели, находимся в поисках нон-фикшн даже в фикшн. Обмани меня, автор, заставь поверить в твою выдуманную историю. Мало того, что Калл бесконечно описывает сцены, свидетелем которых не мог быть и о которых ему явно не рассказывали (один из самых ярких примеров - последние часы отца, это полная реконструкция, то есть фантазия.) Более того: он откровенно признается «не видел, не слышал, но вам расскажу все в самых мельчайших подробностях», и меня лично такая установка отталкивает.

«Теперь с полной безответственностью и с официальным заявлением о том, что не отвечаю за достоверность рассказанного, я дам вам представление о переживаниях Джимми Зизмо…»

Впрочем, рассказчик и не скрывает свою эстетическую программу:

«В подтверждение моей личной уверенности в том, что настоящая жизнь никогда не может сравниться с ее описанием, все члены моей семьи были поглощены перепиской».

Вот он, ответ на вопросы некоторых читателей, отчего так многословно, отчего все так намешано, отчего так много ненужных и неинтересных ни для сюжета, ни для раскрытия характеров подробностей. Просто Каллу и, я думаю, самому Евгенидису нравится описывать чужую жизнь. Разматывать и разматывать клубок истории.

О Евгенидисе планирую забыть лет на пять. Не сложилось пока. Написано неплохо, но слишком мало было крупинок читательской радости от удачного образа или меткого слова.