4.5

Сама лингвистическая форма становится препятствием для развития смысла. Рассмотрим этот стиль подробнее.
Г. Маркузе

Продираясь сквозь предисловие, написанное таким жутчайшим языком, что хотелось рвать и метать, рвать и метать, невозможно было не вспомнить историю об экономисте Х и его ученике Y (Вспомню имена – напишу комментом. Увы, такова судьба многих фактов, услышанных мной на лекциях в универе). Язык Х был столь сложен, что его никто не читал. Поэтому главной заслугой Y были не его собственные размышления, а всё-таки популяризация трудов Х, которые он где-то нашёл, покрытые невообразимым слоем пыли, усердно проштудировал… и переписал всё понятно. С тех пор все желающие ознакомиться с идеями Х читают труды его ученика. Так вот, вздыхай-не вздыхай, что у Маркузе такого ученика не было, а продраться всё-таки пришлось, поэтому, будучи в благостном расположении духа изложу-ка я для народа в двух словах, о чём он там. А он там про невозможность построения утопического мира пишет, и про то, что пока низы не взбунтуются, всё останется на своих местах, и что в общем-то, раз они не бунтуют, стал быть, их всё устраивает, но на самом деле нет, поэтому рано-поздно бунту быть, ведь низы – это истинный двигатель прогресса. И ещё про то пишет Маркузе, что расслоение общества не совсем плохо до тех пор, пока низший класс не начинает бунтовать - раз всех устраивает текущее положение вещей. И ваапщета следовало бы по автору устроить идеальный мир, потому что прогресс технологический не развивается так, как мог бы, не мешай ему межклассовая рознь и угнетение низов, как и старание верхов угнаться за баблом и поддержкой своего благосостояния. А так бы давно на луну летали б пачками.

Это я, господи! Господи — это я! Слева мои товарищи, справа мои друзья. А посередке, господи, я, самолично — я. Неужели, господи, не признаешь меня? Господи, дама в белом — это моя жена <…>
Б. Слуцкий

К счастью, после предисловия читать книгу стало несравненно легче. Чуть более сложным оказалось приноровиться к неспешному изложению автора своих мыслей, и не лезть поперёк батьки в пекло – что случалось постоянно. Так, Маркузе говорит про сглаживание социального неравенства текущих режимов развитых стран, и о затуманивании мозгов низам, дабы тем было, чем занять голову помимо потенциальных мыслей о бунте: с этой целью им навязываются ложные потребности, одна из которых – «потребность в релаксации, смягчающей и продлевающей это отупление». Да это ж точно про ТВ! – думаю я, почему-то не сообразив ещё, что он шестидесятник, и в общем-то, наш современник. Именно по ТВ как инструменту по запудриванию мозгов он и пройдётся несколько страниц спустя.
Однако тут же Маркузе ударяется в казуистику, говоря, что лишь свободные от подобной пудры могут решать, что из потребностей ложно. (Кстати, потребность в отдыхе очень даже ложна – всем лентяям на заметку. В контексте рабского труда – да: отдохнуть просто необходимо после каторги. Будем вкалывать – будет нам и отдых. А примечание про свободное время вообще блистательно: свободное время не есть время досуга постольку поскольку способ его проведения навязан государством). Однако кто ж свободен? Никто. Потребности – вообще любые потребности – всегда зависят от мира, в котором живёт человек. У европейца 21 века, например, есть потребность быть свежевыбритым (окей, или нужда в брадобрее), у неандертальца такой потребности не было. У дикарей и сейчас сохраняются свои потребности, обряды инициаций и т. п. Штука в том, что до бунта все пытаются выживать согласно правилам существующего режима и естественно, что все так или иначе в него вписываются и таким образом косвенно его поддерживают, даже будучи в душе несогласными. Маркузе говорит о «внутренней свободе», личном пространстве, где человек имеет возможность оставаться «самим собой». Но ведь есть же самоидентификация! Которая опять-таки зависит от общества и закладывается с рождения. У человека есть мама, папа, родные, друзья, учителя, работа, - а если чего-то нет, он ощущает отсутствие этого, глядя на окружающих, у которых оно есть, «со мной что-то не так» - думает он. Поэтому «я, самолично – я» всегда сложено из контекста и свободным от этого контекста быть не может. И здесь не сразу доходит, что это – последовательное, размеренное, протяженное повествование, и очередное утверждение может быть не убеждением автора, а всего лишь констатацией факта. Вот я и заскакиваю вперед, возмущенно вопя, хотя после он изложит эти же опровергающие доводы и заронит сомнение, что а всё-таки логичен и понятен, чертяка.

Тем временем Маркузе продолжает развивать тему навязывания соцсистемы в целом посредством навязывания производимых товаров и услуг, а ко мне в голову приходят грустные мысли. А может быть, мне потому хочется какое-то свое гнездо, откуда никто не погонит и где хотелось бы наводить уют, потому что оно твое – что это стандартный образ мышления, навязанный режимом, пардон, юнивёрсумом? Ведь основная потребность в крыше-то удовлетворена, а дальше бунтуй – не хочу, не вписываясь в представления общества о комфорте…

Далее я внезапно узнаю про то, что ж такое длина по Бриджмену – то же, оказывается, что и совокупность операций по ее измерению. Но эти понятия отнюдь не равны, говорит мне мой мозг, а лишь смежны, и их нельзя приравнивать. Так, любое понятие будет обозначать предмет, явление, меру величины в данном случае, независимо от того, измерено оно уже или нет, то есть, применяются к нему операции или нет. Динозавры существовали несмотря на то, что в их время не было человека, способного их назвать словом динозавр. И даже если я не измеряю и не измерю длину дивана, на котором сейчас (увы, это «сейчас» прошло три дня назад) развалился, это не будет означать, что длины нет (хотя операций для ее измерения нет и не предвидится). Чтобы доказать это неравенство, Маркузе потребовалось написать полкниги (а ларчик просто открывался).
«Рабство определяется не мерой покорности и не тяжестью труда, а статусом бытия как простого инструмента и сведением человека к состоянию вещи», пишет Маркузе. Но функции есть у всех людей в любом обществе (…спешно возражаю я) и (…про что он конечно же скажет дальше). Как у низов, так и у верхов.

Вообще все предлагаемые благие устройства мира были утопичны. Поэтому Маркузе не предлагает ничего. Хотя нет, он считает, что свобода нужна людям, чтобы «вместе работать под давлением необходимости, ограничивающей их свободу и их человечность, и против нее». Ну, батенька. Так и про любой строй можно сказать, и тех же рабов. А что, египтяне пирамиды строили не из необходимости сохранить спину от хлыста? Смотря что понимать под необходимостью. И кто же эту необходимость определять будет, опять «свободные», которых нет? Прожект идеального мира Маркузе излагает скорее по Ленину, чем по Марксу, поминая про исчезновение Государства, Партии, Плана и прочих независимых форм власти, и про то, что люди с (опять) функцией организатора «лишились бы привилегии управления жизнью других в каких-то особых интересах». Однако личные интересы неистребимы, а всем хорошо бывает только в просоциалистической фантастике типа Ефремова. Да и там, пожалуй, что не всем. И в отличие от Ленина не пытается делать – то есть, укрепляет своим смирением текущий режим, пардон, юниверсум (здесь уже я казуист, моя очередь, разойдись, народ, раззудись, плечо, размахнись, рука). Но скучать по казуистике не приходится. Маркузе вдруг заявляет, что понятие врожденного «движущего влечения» – «в высшей степени двусмысленное психологическое понятие, которое принципиально не подходит для анализа социальных явлений». Только разве можно исследовать одно без другого и приходить при этом к неискаженным выводам? Ему мрежится возможность эволюции идеального мира из доколониальных примитивных обществ, однако, будучи реалистом, он признаёт, что скорее они пойдут по проторенному пути колониального рабства ради насаждения цивилизации таким образом, чем решатся на что-то новое. (Бедняжечка, и этого он не может предложить!) Дальнейшая управляемость такого общества будет только расти. И опять я влезаю со своим «но»: любой образ жизни, строй – так или иначе управляем.
В «Покушении на миражи» Тендряков описывает, как у его героя, физика, внезапно открываются глаза на всепожирающего государственного Молоха, требующего всё большего и большего производства. Именно об этом Молохе пишет Маркузе: «Возрастающая производительность труда создает увеличивающийся прибавочный продукт, который обеспечивает возрастание потребления независимо от частного или централизованного способа присвоения и распределения и все большего отклонения производительности».

Маркузе пеняет на предательство истины в ходе прогресса, подразумевая под истинностью естественность мыслей и поступков, происходящих в лесах, то есть, допрогрессовых пространствах и временах. Мне кажется, здесь он ступает уж на совсем зыбкую почву, лишаясь объективности вовсе. Его человек прогресса «предал надежду и погубил истину, хранимые сублимированными образами высокой культуры». Кхм. Когда я сдавала госы и старательно списывала, один из преподов, узрев сию деятельность с таким отчаянным негодованием в голосе произнёс: «Девушка! И вам не стыдно?!» Чего не было, того не было. Скажу более, мне было бы стыдно перед собой, если бы я потратила адову кучу времени, заучивая информацию, которая никогда в жизни мне не потребуется, а если и потребуется — я знаю, где её искать, так зачем тратить свои ресурсы на это, когда можно их же потратить на изучение гораздо более нужных – раз, интересных – два, вещей, и наконец, просто выспаться – три. В глазах препода я тоже губила истину, хранимую сублимированными образами высокой культуры. У каждого своя правда. Люди средневековья нисколько не более естественны, чем мы сейчас, все действуют в зависимости от среды, а способ работы головного мозга и нейронных связей был и остаётся тем же самым.
Маркузе перечисляет своих идеальных в смысле естественности (=независимости от госустройства) людей, отщепенцев, не вписываемых в систему: «художник, проститутка, прелюбодейка, великий преступник или изгнанник, воин, поэт-бунтарь, дьявол, чудак — т. е. те, кто не зарабатывает самостоятельно на жизнь, по крайней мере общепринятым способом».
...аквагримёр?.. Снова задумываюсь о возможности жить как хочешь, будучи отшельником в смысле общества и его нотаций. И снова приходится возражать, ибо все вышеперечисленные - типы отклонения этой же жизни, следствия, порождённые той же системой. Как и «авантюристка, национальный герой, битник, невротическая жена-домохозяйка, гангстер, кинозвезда, обаятельный магнат», которых Маркузе приводит после в противовес первым. В его идеальной средневековой литературе живёт «ритм тех, кто брел по дорогам или ездил в карете, кто располагал временем и желанием для того, чтобы предаваться размышлению, созерцательности, чувствам и рассказам». Можно подумать, сейчас исключительно все авторы пишут ради доходов, а не ради того, чтоб высказаться. И – так ключевое – время? У вольного аквагримёра есть оно!
И лишь вот с этими словами можно согласиться:
«Истина литературы и искусства всегда признавалась (если только вообще признавалась) истиной «высшего» порядка, который не должен был и которому фактически не удавалось вторгаться в пределы порядка бизнеса. Однако именно это отношение между двумя порядками и их истинами изменилось в современный период Поглощающая сила общества обескровливает художественное измерение».
Да, обескровливает. Массы требуют бездарные не-художественные гиперреалистические портреты на заказ. Но в любом случае это вопрос культурной и художественной ценности, а не смутного понятия истинности. Скорее всего заблудившемуся Маркузе просто хочется верить, отчаянно, что хоть когда-то был критерий истинности. Здесь же рядом – конфликт поколений. Как же поверить, что новые люди могут воспринимать искусство, могут творить искусство, мыслить иначе, чем постановлено режимом, это только они, старики, могли так.
Видимо, Бре(й)хт (как его любит произносить моя угоревшая по немецкому староста группы дизайна – эх, ностальгия у меня по универу с этим философским трактатом!) мною недооценен, однако схема действия, приписываемая ему Маркузе, с не менее блестящим успехом может быть приписана доброй, если не большей, половине художественной литературы. Литература сама, по сути, вещь отсутствующая, и – о вещах отсутствующих, зримых лишь воображением, поэтому Валери зря ограничивает поэзией способность прозревать умом. Маркузе заглядывает и в сюр: искажения по его мнению происходят от того, что людям запрещено что-то делать или желать, и они таким образом это маскируют (пусть даже у себя в головах). Но такое представление о происхождении сюра весьма узкое. Сюрреализм того же Бурганова – это именно что отклоненное восприятие окружающего мира как глобальной, торжествующей мешанины, мешанины в силу родственности предметов, существ и явлений, гармоничное и жизнеутверждающее восприятие, которое ничего не отрицает (гораздо понятнее, точнее и увлекательнее это всё изложено в его «Фантастической автобиографии»). Происхождение сюра очень различно, у каждого творца – какие-то свои мотивы.
Чем дальше идёт развитие прогресса, тем меньше нравится и всё больше мешается Маркузе окружающий пейзаж. Истинно так, заборы промзон покоя в детстве не давали. Вот она, негативная сторона прогресса!
Что же касается газонокосилки, коей так возмущалась моя побокальница Рита, с которой мы грызли этот философский кирпич, то объяснилось всё сравнительно просто: Маркузе вновь вернулся к навязываемым ложным потребностям, а именно принятым сейчас атрибутам женственности и мужественности, здесь я соглашусь, держа в руках воющий и режущий инструмент, действительно чувствуешь себя полубогом. Это он ещё бензопилу не держал.
Ионеско пишет, что текущее общество – в принципе устроено так же, как и концлагеря, только эксплуатация задрапирована. Но текущий строй в принципе организует людей, запрещая те же убийства и каннибализм, столь естественные для внутривидовой конкуренции первозданного общества. Все, что принято, принуждает к чему-либо. И в данном конкретном случае некорректно со стороны автора выставлять напоказ пусть неочевидный, но частный случай такого принуждения. Что плохого в обеспечении фабрикой рабочих услугами здравоохранения? Это можно понять лишь как то, что Маркузе против рабочих вообще, но при текущем развитии технологии они нужны, и действительно, добрая их половина довольна, многим ничего кроме поесть-поспать-поработать-выпить-разгадать сканворд на досуге просто не нужно. Но как он себе представляет несколько миллиардов просвещённейших человеческих особей? И все равно у каждого индивида свои особенности, таланты и бесталанности, всех под одну гребенку не причесать. Другое дело - говорить о равнодоступном всестороннем образовании, чтобы у каждого эти его особенные таланты проявились. Но и это неосуществимо, хотя бы из-за разных климатических и географических условий. И экономических, конечно же. Вот мы и уперлись лбом в то, о чем нам говорит Маркузе.
«Всё врут в газетах», «СМИ – 4-ая власть» – эти утверждения остаются верны. Легко исказить какие угодно собранные факты, даже не перевирая их, а неверно анализируя. И Маркузе указывает на типичные примеры неверного, неправильно сделанного обобщения или крайнего выделения случая в единичные. Сами по себе обобщения не плохи, если на чем-то основаны.
Языковой контроль, о котором пишет Маркузе, отчасти, как у Оруэлла, сводится к сокращению слов до лишенных прежнего смысла аббревиатур. Есть попахивающая расизмом теория, что чем беднее язык (т.е. чем меньше лексический запас и проще синтаксис и морфология), тем примитивнее думает его носитель. Но тут скорее дело не в количестве слов, а в количестве смыслов (вспомним безумно многозначный английский): уничтожение смыслов действительно работает на опрощение образа мыслей.

С популяризацией у Маркузе не очень. Сложно понять, о чём он говорит, говоря о РЭНД и красных и синих. Отвечая на вопрос побокальницы Риты, скажу, что как я поняла, игра в красных и синих - это прообраз компьютерного моделирования, проигрыш политических поведений общества в зависимости от разных ситуаций, судя по описанию, это, должно быть, крутая штука, однако сейчас скорее бы бригада аналитиков разработала бы программу, которая бы сама создавала модуляции и даже проигрывала бы различные цепочки событий.

И хотя за ходом мысли человека очень интересно следить, всё-таки Маркузе непоследователен. Так, например, сначала он утверждает, что навязывание способов проведения досуга и досуга как отдыха от работы вообще – это одна из сильнейших манипуляций текущего режима, пардон, юнивёрсума, по затуманиванию мозгов масс; потом он же заявляет, что сфера торговой рекламы относительно безвредна. А потом подает как новость, что подлежащее не равно действию. Вернулись спустя полкниги к длине по Бриджмену.
Несмотря на то, что Маркузе на пальцах объясняет ходы суждений разных философий (и для меня впервые проглянула в них рациональная логическая система), все же мне было интересней, когда шел предметный разговор в первой части (опять же, смотря что понимать под предметом. В данном случае понимаю более связанные с реальностью вещи и события, чем отношения среди философских терминов) – там наглядна связь с реальностью, а значит, и актуальность. Но в итоге вернётся он к своему одномерному барану, пардон, человеку, подчинённому и управляемому (так барану, всё же?..)