0 Это ж просто не те лоси

И снова придется поломать голову над тем, как демонтировать Бубен Нижнего Мира, приводимый в действие читательской рецепцией. Триграмматон «ИЛК» с его магической силой – не Царь-химера, конечно, но и далеко не гаргойль.

Итак, на руках три повести-рогатки, две из которых – с сильно растянутыми со времен «Синего фонаря» и даже «П5» сюжетными резинками, что лишь отчасти возмещается за счет их кульминационных пиков. Ленивое повествование «Иакинфа» перетекает в полную балласта и лингводудоса тянучку «ИЛК», но все же воспаряет Фениксом в блестящем «Столыпине». Маэстро уже не прожигает насквозь черепа ментальным лазером смерти, однако по-прежнему заставляет следить за собственными ментально-вербальными кульбитами.

«Иакинф» – вполне себе пелевинский триллер с соответствующим жанру развитием событий: группа друзей, увлекающихся трекингом, своего рода д’Артаньян и три мушкетера нашего времени, едет на Кавказ, где знакомится с неким Акинфием Ивановичем (он же Иакинф), который ведет их по своему «фирменному маршруту» в горах. На поверку Иакинф оказывается кем-то средним между Макаром Чудрой и старухой Изергиль – во время пятидневного пути он рассказывает друзьям историю, в ходе которой становится понятно, что черти водятся не только в тихом омуте. Как и положено, мы догадываемся обо всем раньше простодушных искателей приключений себе на. Но что там с мироустройством? Десять лет назад в романе «t» из уст княгини Таракановой прозвучала мысль о том, что человек подобен гостиничному номеру, который населяют разные постояльцы – а именно боги; та же мысль ставится во главу угла в «Иакинфе». Стоит сравнить:

Если, например, приказчик из лавки поиграл на балалайке, затем набил морду приятелю, потом продал балалайку старому еврею, сходил в публичный дом и пропил оставшиеся деньги в кабаке, это значит, что приказчика по очереди создавали Аполлон, Марс, Иегова, Венера и Вакх.

Чтобы понять, активен бог или нет, достаточно поглядеть, действует ли его фича. То есть функция. Любовью занимаются? Значит, Афродита при делах. Воюют? Значит, Марс тоже. Вот и с Кроносом то же самое. Время ведь осталось? Осталось. А что оно делает, время? Да то же самое, что всегда – кушает своих деток.

Ясно, что не в правилах Кроноса Урановича молча отсиживаться да голодать. Сатурн (эйкиэй Кронос, эйкиэй Время) почти не виден – но лишь до поры до времени, в чем убеждаются главные герои повести.

«Искусство легких касаний», неизбежно вызывающее в памяти «Македонскую критику французской мысли», представляет собой законспектированный 2000-страничный одноименный роман историка и философа Голгофского, в проекте подразумевавшийся как документальный отчет о расследовании автора. Причем законспектирован роман из рук вон плохо (вот бы где понадобился глиняный пулемет). Не обходится повесть без пережеванных Пелевиным тысячу раз идей. Голгофского осеняет, что «Разум – это и есть мы сами», а потом в молчании монаха, пытающегося сформулировать, чем является Разум, прозревает истину. (Ну вот как тут не вспомнить «Жильца» Полански, где герой философски вопрошает: «Почему моя голова имеет право считать, что она – это я?»)

Куда важнее концепция гаргойлей-химер. Если в архитектурном плане гаргойль и химера отличаются только тем, что первая имеет водопроводную функцию, а вторая – нет, то в метафизическом все обстоит немного сложнее. Гаргойль – это «особым образом запечатленная и зафиксированная воля высших планов, в той или иной форме ощущаемая всеми», химеры же «приходят не с высших планов бытия, а создаются людьми – особыми оккультными организациями, контролирующими развитие человечества». И так уж вышло, что постепенно гаргойли вытесняются химерами (подобно бодрийяровской реальности, вытесненной гиперреальностью), которые в современном мире создаются спецслужбами. Только к концу повести сюжет будто очухивается – и начинается самый сок, ради которого и стоит, пожалуй, продираться сквозь двести страниц дремучего леса с редкими просветами. Третья мировая, да не такая, какой ее представляли…

«Столыпин» – вот уж поистине алмазный мой венец. От повести вполне можно получить удовольствие, даже не зная, о чем речь в «Тайных видах» (но с чем же сравнится радость узнавания не в аристотелевском ее понимании). Многого о ней без спойлеров не скажешь, да этого и не требуется. Емкая, мощная повесть о всесильных симулякрах, непреодолимом релятивизме и вечных поисках счастья. О котором, как когда-то понял Чехов, можно только мечтать.