4.5 Хождение по мукам

Вот здесь он, все ломая, как таран,
Кругами полз по собственному следу
И рухнул, обессилевший от ран,
Купив пехоте трудную победу.

К.М. Симонов, "Танк", 1939

Когда я был мелкий, мы с 1995 года каждое лето ездили в Геленджик. У меня была сезонная аллергия, и если я оставался в июле в родных черноземных краях, то терял всяческую способность к адекватному восприятию действительности из-за забитых ноздрей и бесконечного чихания. В Геленджике мы снимали комнату у одних и тех же хозяев, подружились с ними. С их старшим сыном я ходил в горы, в длинные прогулки по побережью, даже ездил на автобусе на скалу Парус в Прасковеевке. Во время такой вот поездки увидел я как-то памятный знак, извещавший, что по этой дороге в 1918 году шла Таманская армия. Почему-то это воспоминание крепко запало мне в память, вместе со светляками, ежевикой, ластами, маской и огромными медузами.

«Железный поток» я прочитал гораздо позже, все руки не доходили. Прочитал и забыл, я как раз выпускался из университета, искал работу, чувствовал себя подхваченным вихрем забот, дел и событий. Осталось лишь смутное воспоминание об интересном языке и реках крови. Чем не повод перечитать в более спокойные времена?

Книга эта любопытна. И языком, над которым автор явно работал, делал энергичнее, живее, выразительнее (иногда ловишь себя на мысли, что кое-где переусердствовал), и, прежде всего (для меня), хронотопом. Кубань и кавказское побережье в 1918 году, стихийные красные отряды иногородних против кубанского казачества. Как обычно у нас, все удивительно плотно замешано.

Место действия недавно освоено (напоминая поэтому стартовые условия Гражданской на Дальнем Востоке), Кубань заселена запорожцами при Екатерине II, побережье очищено царским правительством от черкесов лет за 60-70 до Гражданской, почти пустое, с редкими виллами, заброшенными деревнями горцев, одинокими поселками греков и русских (отметим на полях – как быстро все меняется, правда?). Говорят люди на суржике, близком к литературному украинскому, поют песни про Украину (живая иллюстрация для The Affirmative Action Empire ), на своих ментальных картах очевидно отделяют Кубань от России (так в речи – поставки идут из России на Кубань). Заметим, что власть «совитска», а не «радяньска».

Почти все бойцы, с обеих, ясное дело, сторон, вернулись с Турецкого фронта Первой мировой, вспоминают этот опыт, транслируют его на новую войну, подгоняют. Серафимович объясняет войну на Кубани расслоением казачества, рисуя картину совместной радости от революции казаков и иногородних в начале, с лютыми убийствами офицеров, перешедшей в гражданский конфликт после попытки земельной реформы. Насилие выплескивается из людей, заливает благословенный край, заставляя вспомнить резню тутси и хуту, да и многие другие печальные события XX века. Само описание резни (чья власть в городе/станице, тот и режет, стреляет, забивает) отчетливо напоминает то, как о нем рассказывал Хемингуэй в «По ком звонит колокол?» , такая же опьяняющая злоба с обеих сторон, кровь, мозги, жестокость и еще раз кровь.

Ведет свой гуситский табор (с детьми, бабами, скотиной) к спасению, к соединению с другими красными частями Кожух-Моисей (метафора авторская, не моя). Через Новороссийск с его цементным заводом (создавая тонкую ниточку к Цементу ) к Туапсе, через Геледжик и прочие памятные мне места. Ведет сурово, с каменными скулами, ярко, образно, сметая по пути робких грузин (актуальщины книге не занимать), пытающихся задержать оголтелых варваров, покушающихся на европейскую цивилизацию. Кстати, удивило меня и описание поведения «Гебена». Если верить Вики, в Новороссийске он был, но вот палил ли главным калибром по красным и белым?

Страшная хорошая книга о жестокости гражданских конфликтов. Жуть пробирает такая же, как при чтении Донских рассказов , такое же плевое отношение к человеческим жизням. Вот, например, красный боец, который потерял всю семью под шашками казаков. Он – отдельная боевая единица, то и дело отстающая от армии. Переодевается в черкеску, скользит во тьме к станицам и убивает всех, казаков, женщин, детей, пытаясь удовлетворить свою жажду мести. Да и сам Кожух страшен, страшен этой решимостью и готовностью приносить в жертву людей ради общей цели.

Книга вообще крайне комплиментарна к Кожуху. Открытые источники утверждают, что дело в том, что Серафимович был знаком с прототипом – Е.И. Ковтюхом. Если книжный герой хоть в чем-то похож на реального Ковтюха, то вряд ли стоит удивляться, что его расстреляли в 1938 (и дежурно реабилитировали в 1956).