4.5 Одномерный философ

Слова «Коммунистический Интернационал» приводят на ум сложную картину: всемирное человеческое братство, красные флаги, баррикады, Карл Маркс, Парижская коммуна. Слово же «Коминтерн» напоминает всего лишь о крепко спаянной организации и жесткой системе доктрин. … «Коминтерн» — это слово, которое можно произнести, почти не размышляя, в то время как «Коммунистический Интернационал» заставляет пусть на миг, но задуматься.

Джордж Оруэлл, «1984», 1949

Книга эта – странный внебрачный отпрыск 60-х. Миру впервые показалось, что мечта о всеобщем удовлетворении базовых потребностей исполнима (да, пусть только в Европе и США, пусть не слишком равномерно, но все же), а подозрительные и подозревающие адепты тайной критической теории уже уныло били в набат, пытаясь показать, что это путь в никуда. Собственно, адепты эти были или философами, утонувшими в противоречиях между предсказанной картиной мира и ее странным воплощением, или фантастами, утрировавшими наступавший мир в своих книгах-предупреждениях (достаточно вспомнить «Хищные вещи века» , чтобы составить себе представление об этом направлении дискуссии).

Маркузе – удивительное дитя своего времени. Член СДПГ во время Первой мировой, примыкавший к «спартаковцам». Один из Франкфуртской школы марксизма, эмигрант в США, сотрудник американских спецслужб во время и сразу после войны, признанный обществом потребления критик общества потребления. Как бы ёрнически ни звучало, типическая судьба европейского интеллектуала середины XX века.

Все это не могло не отразиться на его прозе, и отражение свое оно там нашло. Сборник эссе «Одномерный человек» представляет собой путаный нарратив, вяло скользящий по поверхности современного автору мира. С одной стороны, не надо быть великим аналитиком, чтобы вычленить ход размышлений автора, то и дело сворачивающих в различные сторонние обсуждения. С другой стороны, ты не можешь не ловить себя на мысли – а зачем это делать, не плыть ли по течению? Но такое расслабление недостойно исследователя, так что мы смело нырнем в мутные воды авторского текста.

Логика его повествования действительно кажется довольно простой – к середине 60-х (книга вышла в США в 1964) мир пришел к странному равновесию. Давление успехов социалистического лагеря заставило в тот момент ведущие страны капиталистической системы проводить те или иные эксперименты с планированием (от крайне вялых в англоговорящих (справедливости ради, в Англии к этому моменту послевоенные эксперименты уже выдохлись) до довольно успешных, например, во Франции и Японии), потребительские успехи стран капитализма давили на СССР (вспомним знаменитые «кухонные дебаты» Хрущёва и Никсона), заставляя делать судорожные движения в сторону общества потребления. Умами передовой интеллигенции овладели идеи конвергенции, идентичности посылов и возможного смешанного будущего, а также прочие поверхностные схемы развития.

Нельзя сказать, что Маркузе далеко ушел от них – он тоже пишет о крайней схожести стран первых двух миров, о том, что и государства на Западе, и государства на Востоке научились подчинять себе освободительные силы, установили тотальное господство над умами своих граждан. Мне показалось интересной именно эта часть, о том, что к 60-м годам государства выработали что-то вроде иммунной системы, которая худо-бедно справлялась с разрушительными порывами снизу. Это, знаете ли, мило перекликается с пресловутыми Големами Лазарчука: представлением о том, что большие организации, вроде национальных государств или церквей – квазиживые организмы, клетками тела которых выступают люди, работающие в них. Захватывающая, вздорная и много объясняющая версия.

Потом Маркузе сворачивает с магистрального пути своей работы в дебри казуистики, устрашившись пропагандистской простоты посыла, вспоминает историю философии, выливает пару бочек грязной воды на разных там бихевиористов и прочих операционистов, по пути путано (по крайней мере, в переводе) рассказывая, почему их подход одномерен. И тут внезапно старая закалка дает о себе знать, Маркузе рассказывает нам об азах диалектической логики, мгновенно смыкаясь в моем восприятии с недавно прочитанным Ильенковым , ибо говорят они довольно долго одно и то же (только Ильенков лучше).

Итак, наш с вами мир одномерен, так как наука в частности и все люди в целом отказались от диалектического взгляда на вещи, от возможности видеть противоречия и их динамику. Это приводит к потере целостности восприятия, делая мир одномерным, излишне конкретным, лишенным перспективы. Собственно, это и есть весь посыл названия книги (к своему ужасу, я совершенно не помнил этого, несмотря на то, что книгу когда-то читал).

Маркузе долго травит Витгенштейна, опять же солидаризируясь с Ильенковым, дубасит все эти лингвистическо-философские штудии, называя их тупиковыми. Ату их, редукционистов! Однако забавно, как внезапно анализ этих философов смыкается у Маркузе с вынесенной в эпиграф цитатой из Оруэлла.

Если память не изменяет мне, книга эта стала иконой для различных «новых левых», якобы и для самих протестов 1968 она почти превратилась в новую Библию. Но что-то здесь не так, ибо, как понимаем теперь мы, все это быстро прокисло, спало, ушло в небытие. Да — был ли мальчик-то, может, мальчика-то и не было? Зачем нужен салонный марксист из американской разведки, если были когда-то настоящие?