5

Боже мой, это Мьевиль. Это Мьевиль, пророк Нью-Кробюзона. Это переделанное пространство, чудовищные визуализации, на которые на этот раз наложен символизм, намного более линейный, чем в "Вокзале..." . Но от этого не менее прекрасный.

Итак, реалистичность Нью-Кробюзона достигла предела, и стачки перешли в революцию, и льется кровь – и в бэкграунде этой революции листовки «Буйного бродяги», и погромы в гетто ксениев, и – да! – Железный Совет. Начавшийся с привычной стачки и выросший в новое, в мир, где нет карательных фабрик, и милиции, и ксенофобии, там вообще фобий нет – это поезд, который не знает покоя и остановок, это люди, которые так и не научились бояться и бросать своих, и ради того, чтобы оставаться людьми, они пройдут сквозь Вихревой поток и сразятся с милицией. Это захватывающая легенда –

и она рушится, рушится, потому что реализм Мьевиля еще жестче реализма Дяченок, реализм Мьевиля не признает надежд, он жесток и предельно логичен. Чертовски трудно писать, не спойлеря, потому что на этот раз Мьевиль выстроил дивные причинно-следственные связи, без лишних деталей, и эта аскетичность и насыщенность сюжета завораживает.

И поверх этого, переплетаясь, растворяясь в и проявляясь снова – история Иуды Лева, големиста-самоучки (я говорила, что Мьевиль опять выворачивает культурную память наизнанку?), история человека, который пришел к добру – странному, мьевилевскому добру. И история Каттера. Пресловутая гомосексуальная линия, она странно чиста, почти целомудренна –

Книга не об этом, как и не о социализме или политической борьбе – не более чем «Война и мир» - о стратегии и тактике партизанской войны в 1812.

Взгляните на героев. Анн-Гари целует переделанного в губы перед собравшимися на площади – для меня это стало одним из сильнейших эмоциональных пиков книги: Мьевиль наконец написал о людях.

Но и да, о революциях, мечте, чудовищных зверях, приключениях в неизвестных землях запада, войне, магии, идеологических спорах и душевных метаниях тоже – и о Городе. Это же Мьевиль.