3 Похороны маленького человека

Маленький человек – наш национальный бренд. Но пока мы его не используем, тема потихоньку перекочевала в другие литературы. В принципе книгу Дезерабля можно прочесть как рассказ о том, как же так получилось. Гоголь родил Кацева, Кацев родил Гари, Гари родил некоего господина Пекельного.

Вот об этом маленьком Пекельном, эпизодическом персонаже романа Ромена «Обещание на рассвете», вроде, как и книга. Хоккеисту в отставке, несостоявшемуся юристу, а ныне писателю Дезераблю стало интересно, а что стало с Пекельным?

Книга ожидаемо склоняется к модному нынче околодокументальному изложению. «Пекельный» - литературоведческо-исторический травелог, в котором реальное и художественное взаимопроникают друг в друга, в связи с чем поневоле начинаешь размышлять о том, где кончается факт и начинается правда и вымысел.

В принципе, можно сказать, что это вообще книжка о творчестве: Дезерабль рассказывает нам не только о Гари, его пути в литературу, но и о себе любимом, который тоже в чем-то немножко Гари.

Но, все это, в конечном счете, неважно, потому что «речь у нас пойдет о хоббитах» (Толкиен тоже писал о маленьком человеке), то есть о низкоросликах в историческом измерении.

Дезерабль мысленно достраивает образ Пекельного, о котором мы совершенно ничего не знаем, кроме того, что он живет в Вильно, дом шестнадцать и т.д. В то же время он пытается выяснить подлинную, историческую судьбу этого персонажа. Идеологический посыл книги в целом понятен: век-волкодав (с одной стороны коричневые, с другой красные) пожирает маленького человека (почему ничего не сказано о литовском государстве?).

Вот эта штампованная схема и убивает довольно ловко и изящно, так умеют только французы, написанную книгу.

Не дайте себя обмануть публицистическими пассажами о печах Освенцима и ужасах Понар. Они действительно ужасны, но только если о них рассказывать не истертым штампованным зыком, а языком Визеля, Леви, или Кертеса. Конечно, Дезерабль не опускается до нынешней беллетристики и кинематографа, превращающей нацистский кошмар в задник для приключений и мелодрамы, но и не взмывает до необходимых в целях описания падения человеческой цивилизации высот. Получается скорее корректно, чем трагично, дежурно, нежели оригинально. Нового Вюйара из Дезерабля не выходит.

Что ж, не получается сказать хорошо, стерпим и так. Главная проблема «Пекельного» не в усредненном взгляде на историю.

Роман Дезерабля построен на софистике, старом добром, нержавеющем приеме – подмене исходного тезиса. Вот в чем незадача.

Ведь нас, и автора, изначально, интересовал конкретный господин Пекельный. Его уникальная судьба. Но информации нет. И Дезерабль латает ее отсутствие где художественным воображением, где исторической статистикой, где газетными шаблонами. Постепенно личность теряет индивидуальные черты, превращается в символ, символ деградирует до штампа.

Рассуждая о попрании маленького человека катком истории и тоталитаризма, Дезерабль с легкостью, также как и осуждаемые им режимы, шагает по трупу несчастного Пекельного. Пекельный для него лишь средство, дровишки в топку идейной позиции, расходный материал. Как и Гари, он лишь напоминает о Пекельном, ничуть не интересуясь его рутинным сущестованием.

О том, что маленького человека слишком мало для литературы, говорит и наличие линии Ромена Гари. Дезерабль пишет о Гари не только потому, что тот пишет про Пекельного, но и потому, что интуитивно принимает желтизну как обязательное требование, предъявляемое к современной прозе. Без ВИПов, без их скандальной хроники, ворошения постелей и интимных сторон, внимание публики не удержишь. Поэтому надо обязательно дать читателю то, что он ждет – рубрику «из жизни звезд».

Я далек от того, чтобы всю вину за это сваливать на Дезерабля. Дело не только в моде, но и в том, что крен в «документалистику» неизбежно влечет за собой подобные последствия. В художественном тексте можно писать об Акакии Акакиевиче, не пугаясь последствий. В «прозе правды» нужен большой романтический герой, нужен тип. Вернее сказать получается только тип. Потому что по документам обычно вырисовывается только типичное. Живое, индивидуальное ускользает. В итоге получаем вместо полноценного романа рассказ о гипотетическом Пекельном, который жил в таком-то доме, попал в лапы к нацистам и был либо сожжен, либо расстрелян, либо сгинул в Сибири в ГУЛАГе прямо с медведями.

Но это не так. Настоящий, художественный Пекельный сел на пароход, и уехал в Аргентину еще в 1930-м году. Стал заправским гаучо, спекулировал спиртным. Остепенился, женился, нарожал детишек. Обо всем этом еще Борхес писал в письмах.

Но это ж совсем другая история, не вписывающаяся в заданные рамки публицистики, документалистики, тенденциозной политкорректной прозы.

Ода издыхающей лягушке