3 Александрийская Муза

Авторский замысел
Суть авторского замысла автор раскрывает самостоятельно — представить «пространственную» модель литературы. Первые три книги есть ни что иное как три оси, характеризующие пространство (трехмерное, что очевидно) его литературного континуума. Четвертой точки же предстояло стать особой — она должна была стать «точкой времени», «вектором», который бы охарактеризовал изменение авторского полотна во времени.
Графически я попытался изобразить данную концепцию так.

Цель абсолютно проста — демонстрация бесконечности литературного континуума. Если после 3-й книги вас могла посетить мысль, что данная история закончится — 4-ая должна была развеять эту иллюзию, хотя автор старательно закрутил сюжетные хвосты, и они особо не свисают. Перед нами абсолютно модернистская литература, чем-то напоминающая мне «Сказку с подробностями» Григория Остера (о том, почему это модернистское произведение, я уже писал). Каждый участник данного повествования может стать его субъектом — и представить образ пространства, где он находится, и объекты, что его окружают, со своей точки зрения — и это будет действительно уникальная точка зрения. А когда элементы закончатся (чего не будет) — можно добавить временную координату, и сделать эту бесконечность еще более бесконечной. Даже концовка намекает, что герои могут встретиться еще через 10 лет, потом через 20 лет, через 30 — и каждый раз Александрийский квартет будет квинтеть, секстеть, септеть и октеть, вплоть до бесконечности.
Наиболее ясная аналогия — это картина. Картина, если мы предположим, что у неё бесконечное полотно — может быть дорисована во все четыре стороны до бесконечности. А потом эту картину можно перерисовать — в связи со вновь открывшимися обстоятельствами, и это будет уже иная картина. Есть у творчества начало — нет у творчества конца.

Адресат
Кому эта книга будет интересна прежде-всего? Скажу главное — я не отрицаю того, что эту книгу есть за что полюбить. Красивый язык, какой-никакой сюжет, авторские находки — все это в книге есть. Но не это даст ключ к сердцу читателя — по моему мнению, главный ключ этой книги есть её крупная форма. Она для людей, которые привыкают к персонажам, для которых персонаж становится членом семьи — и окончание повествования превращается в трагедию. Автор предлагает формулу, позволяющую писать о полюбившихся персонажах бесконечно. Таким образом зависимые от персонажа читатели получат неограниченный доступ к своему наркотику.
Проблема подберется с другой стороны — любой человек, включая автора, устает от своих персонажей. Быть писателем, который пишет всю жизнь один роман — оскорбление для писателя (как бы Виктор Пелевин не пытался это опротестовать в своем iPhuck 10 , мотивируя это тем, что есть писатели что пишут одну книгу всю жизнь, а есть те, кто ни одной не написали), и писатель под конец может начать их ненавидеть. Вспомнить хотя-бы вновь набирающего популярность, в связи с грядущей экранизацией, Ведьмака Сапковского , где под конец происходит именно это — ненависть автора к своим творениям, просто потому что надоело. Сапковский потом извинялся, каялся, даже создал альтернативный конец — но это как-раз подчеркивает отношение автора со своими творениям на долгой дистанции. Зверская усталость превращается в ненависть. Это общее место для любой крупной формы, начинается «сериал» в худшем смысле этого слова — в смысле «мыльная опера». И персонажи начинают воскресать (в 4-м томе количество непонятным образом воскресших начинает слегка напрягать), автор начинает издеваться над персонажами — кого в тюрьму, кого под арест, кому и руку отрежет. Все устают — и сюжет тоже выдыхается. Хочется ли читать Александрийский октет мне? Нет, это понятно. Захочется ли читать его верным фанатам? Боюсь, что тоже не захочется — хотя мыльные оперы до сих пор популярны, и может я и ошибаюсь.
Проблема в том, что любая крупная форма есть жизнь насекомых — рано или поздно это вялое передвижение милых созданий под стеклом начинает утомлять. Как начинает утомлять Александрия, которая, судя по всему, село человек на 30 — настолько часто герои встречают друг друга «случайно», просто прогуливаясь. Хотя, быть может это все тоже было придумано — и книга, посвященная данному персонажу, расставит все на свои места?

Плюсы и минусы
Поскольку произведения такого рода (я бы назвал это «эпической сагой», правда это не «эпическая», и не «сага») вообще очень тяжело анализируются — попытаемся взвесить за и против перед долгим «Александрийским» заплывом.
Плюсы:
1. Произведение отличает очень хороший язык. Это тот самый случай, когда автор владеет словом, владеет техникой создания образов, и, не знаю как в оригинале, но если русский перевод не добавил лишнего — то это значимое в плане стилистики произведение;
2. Читатель получает опыт долгого погружения в текст. Сейчас вообще не так много произведений, которые позволили бы долго пребывать в мире, созданным автором — покидать же этот мир всегда грустно. Именно данное произведение способно нас задержать там достаточно надолго;
3. Это интересное в плане техники написание произведение. «Положительность» или «отрицательность» героев порождается субъектом, через которого автор вводит читателя в своей текст — полисубъектность же сдвигает привычные маркеры, и мы постоянно раскрываем новое о персонажах. Подобный прием успешно применил Джордж Мартин — и это было революционно. Правда у Мартина все-таки лучше из-за крепкого сюжета;
4. Атмосфера знойного Египта. Для любителей «архитектурной» литературы возможность погрузиться в этот зной может дорого стоить.

Минусы закономерно вытекают из плюса:
1. Язык с украшательствами начинает очень быстро утомлять. В первом томе автор упражняется вовсю — и не может довести нас до самого простого факта без прогулки по всяким языком переулкам. В результате получается максимум хождения и стоптанных ботинок, и минимум конечного результата. Для тех, кто не упивается «красивостями» языка или «афористичностью» автора (я вообще «афористичность» автора измеряю в Милорадах Павичах , как в гении афористичной прозы — здесь где-то 0,25-0,3 афористичности по шкале Павича) — это будет просто излишнее хождение без конкретной цели и без надежды обрести её в пути;
2. Долгое погружение в текст на очень большого любителя. Подселять в свою голову персонажей на столь долгий срок, как по мне, утомительно как для хозяина, так и для самих персонажей — они сами выдыхаются ближе к концу. Поэтому если вы интроверт, и долгие гости вас утомляют — не знаю, насколько вас порадует такие затянувшиеся гости;
3. Когда эстетическая задача берет верх над сюжетной — это приводит к смерти и эстетики, и сюжета. Баланс между формой и содержанием должен быть настолько скрупулезно выверенным, настолько точно взвешенным на аптечных весах, что любое движение не в ту сторону мигом портит все. В нашем случае, увы, форма явно подмяла под себя содержание. Будь тут по-настоящему интересный закрученный сюжет — наверняка у «резидентов» Британской Короны за рубежом таковых было немало — я бы многое простил. Но получается, что продуманная форма с какой-то задачей и миссией облекает в себя вполне себе банальный сюжет, слепленный будто из кусков конструктора. И пусть форма деталей конструктора меняется том от тома — они как были, так и остаются штамповкой. Такая форма не заслужила такой сюжет;
4. Проникнуться городом дальше 1-й книги тоже не очень получится — Город (обязательно с большой буквы) все тускнеет и тускнеет, и рано или поздно ловишь себя на мыслях, что описательная палитра касающаяся именно Города не такая уж и богатая. Вечный зной, вечное марево, вечная пыль Египта берут на себя бОльшую часть. Это не жизнь Города через своих персонажей — Город здесь именно что нарисован на театральном заднике, и план этот не сильно меняется. Для разгона сюжета автору придется даже уносить нас подальше, чтоб однообразие зноя-марева-песка не казалось нам таким уж очевидным.

Послесловие
Книга на любителя. Образ любителя этой книги — женщина лет 25-40, читающая, способная переваривать и осмыслять крупные тексты, которая не чужда любовному томлению, но чистые любовные романы для которой скучны. Таков образ идеальной читательницы, сформировавшийся у меня в голове. Если вы подходите под этот образ хоть на 70% — смело берите в руки и читайте. Если же вы не чувствуется резонанса с подобным образом, любите конкретику, крепкие сюжеты, приоритет содержания над формой и вас пугают дидактические тазы в которых варятся буквы — тоже можете почитать, но с осторожностью.
Когда читаешь, поневоле примеряешь на себя — а мог ли бы ты это написать. Я вот честно отвечаю — нет, не смог бы. Более того — и не хотел бы написать. Автор, с одной стороны, эпатирует — но эпатирует именно на той точной грани, где пуританский читатель из Европы не прокричит «сжечь». Детский бордель будет, но будет где-нибудь в диком Египте, посещение которого будет списано по линии «ужасов колониализма». Тот же Маркиз де Сад, ставший невольным «отцом» данного замысла — не узнал бы в получившемся своего сына и наследника — для него это слишком lite. Lite это и для меня — поневоле хотелось какой-то предельности, какой-то животной ярости секса вместо полувялого совокупления, настоящей войны и бойни а не сухих «шла война», серьезных политических интриг а не детского лепета с заговорами, серьезных наказаний а не домашних арестов, реальной трагедии а не разговоров о трагедии.
Почти все плюсы романа для меня уравновешены минусами, подчас достаточно странными и специфическими. Понятно, что за длинную мыльную оперу чего только не выпрыгнет — и если герои Санта-Барбары делают себе пластические операции (когда актер умер, или ему надоело в этом играть, и пришел другой актер) — герои Квартета падают, перманентно, то в мистику, то в шпионские игры, то в политические разборки, то в социальщину, то в эротику, то в философию. Все это в такой густой мыльной пене, что выдается за египетский зной, что поневоле начинаешь задумываться об экранизации. Четыре сезона могло бы получиться — почему еще никто не взялся? Это риторический вопрос — понятно почему. Сюжетный разброд в отрыве от эстетической оболочки помешает воссозданию данного произведения на экране. Эстетика романа есть та самая кожа, содрав которую красавица уже перестает быть таковой. И главная моя проблема не в том, что эстетическую кожу можно содрать — её можно содрать с любого. Проблема в том, что её хочется содрать, чтоб реальные струи крови брызнули в лицо и крики оглушили уши, и ты наконец то услышал что-то живое.