4 «Нельзя вступить дважды в одну и ту же невесту»

Я не знаю, почему из всех книг Нотомб первой открыла «Токийскую невесту». Куда логичнее было бы начать с японского детства Амели («Метафизика труб», 2000) или хотя бы с её первого романа о жизни в Японии (насколько я знаю, это «Страх и трепет», 1999), если так уж хотелось азиатского колорита. В моё представление «Невеста» (написанная из этих трёх, тематически близких книг последней, в 2007 году) почему-то впечаталась как самое лёгкое и светлое произведение — только с такого и стоит начинать знакомство с новым автором. Да и сделанного не воротишь, ведь нельзя вступить дважды в одну и ту же реку, особенно если имя ей Амели Нотомб. Так что я, как героиня романа, уподоблюсь воде и последую за обстоятельствами.
Обстоятельства, от которых я оттолкнулась, чтобы тронуться в путь, таковы: я рассчитывала найти в «Токийской невесте» романтичную и забавную историю, которая сделает яркий солнечный день ещё лучше. Я хотела порадовать и свою внутреннюю девочку (если вы понимаете, о чём я), и своего внутреннего японца. Отчасти надежды обманулись, но это оказался тот редкий случай, когда своих пошлых ожиданий лучше устыдиться и наслаждаться тем, насколько автор выше них. Амели Нотомб может быть для читателя любой — но только не предсказуемой.

Итак, в хронологическом порядке эта часть биографии Амели Нотомб выглядит как-то так. У живущего в Японии бельгийского посла рождаётся дочка («М. т.»), и когда ей исполняется лет 5-6, они переезжают в другую страну. Девочка ещё долгие годы считает себя японкой, мечтая вернуться на «родину», — и в 21 год таки своего добивается («Т. н.»). Приехав в Токио, Амели заново учит японский язык и даже находит работу («С. и т.»), но под влиянием непреодолимых обстоятельств... впрочем нет, дальше уже спойлеры. У этой краткой зарисовочки есть два вывода, о важном и неважном. Важно, что Нотомб черпает вдохновение в своей жизни, и не важно, сколько фактов остаётся в книгах, а сколько подменяется вымыслом. Всё могло случиться именно так, как описано, потому что главная героиня — по совместительству и писательница. Амели думает как Амели, действует как Амели, чувствует как Амели. А настоящая она или сама себя выдумавшая — это незначительные детали.
Обычно я страсть как люблю мемуары и автобиографии за то, что они в большей или меньшей степени основаны на (субъективной для каждого, но всё-таки) правде. Поэтому я не ожидала от себя такого равнодушия к этому вопросу. Но всё дело в самой Нотомб: для неё писательство, язык, игра словами, фантазия — и есть жизнь. Даже если в этой истории что-то выдумано, писательница всё равно пережила и прочувствовала её на собственном опыте. В горной хижине Амели замерзает и хватается за любые крохи тепла, поэтому даже если она придумала этот сумасшедший поход в горы, обернувшийся смертельной опасностью, теперь Амели навсегда останется той, кто его пережил. А если не придумала, то тем более.

«Я вспоминаю замерзающую горную нищенку, прильнувшую к печке: во времени и в пространстве от меня до неё рукой подать. Отныне среди всех прочих персонажей, которые обитают во мне, будет и горная нищенка. И Заратустра, танцующий с горой Фудзи на гребне хребта. Я отныне всегда буду ими — плюс ко всем тем, кем была раньше».

Амели является аватарой своей создательницы и почти во всём её повторяет. Однако Нотомб, претендуя на звание Бога, вмещает в себе бесчисленное множество аватар, лиц и сущностей. Насчёт претензий на божественность я не шучу, и эту теорию всегда стоит помнить, когда в очередной раз ломаешь голову над творчеством Нотомб. Более того, хорошее знание мифологии (древнегреческой, древнеримской, древнеиранской, христианской — всех классических историй о происхождении богов) позволит получить ещё больше наслаждения при чтении. Поэтому психологически или академически неподготовленному читателю книги Нотомб могут прийтись не по душе (но тут уж сами виноваты). Конечно, это не обязательное условие: все люди разные, у всех свои представления о прекрасном и интересном.
Так или иначе, я уверена только в том, что переводчик испытал тонну удовольствия, работая над книгой и твёрдой рукой выводя раз за разом «самурая Иисуса» или «Христа из плоской страны, поднимающего чашу с пивом». Я тоже знатно развлеклась, ловя отсылки к известным европейским произведениям литературы и кино и смакуя их смешение с японскими реалиями. Единственное, можно только пожалеть, что на русский название не перевели буквально — «Ни Ева, ни Адам». Это было бы завершающим штрихом к мегаломании Амели.

К слову о языках. Я отчего-то уверена, что на французском книга читается даже легче и приятнее, чем мне читалось на русском — вот уж когда впервые в жизни я пожалела, что не знаю французский. Писательница ответственно подбирает слова, чтобы выразить переполняющие её чувства, — но и не гнушается этими словами играть, чтобы позабавить читательское сердечко. Даже сюжет в какой-то мере строится на лингвистическом противоречии: французский считают языком любви, но Амели учила японский, вместе с ним усваивая и японское понятие «кои». Этим словом в Японии описывают отношения, когда люди пришлись друг другу по вкусу и поэтому приятно проводят время, не претендуя на высокое литературное слово «любовь». Амели точно провела границу между теми и другими отношениями, поэтому «Токийская невеста», по её же собственному признанию, — это история о кои.
Я вот не столь щепетильно отношусь к выбору слов (и зря, наверное), поэтому скорее сказала бы, что это история о любви Амели к Японии, а отношения с Ринри, которого девушка называла своим «коибито», — это персонификация её любви. Амели никогда и нигде не чувствовала себя настолько дома, как там. Она действительно хотела бы стать японкой — и для этого наблюдала обычаи и нравы страны. Даже чувство юмора не мешало её горячей привязанности: нежность прорывалась сквозь насмешку в большинстве сценок и зарисовок. Да и не над японцами то была насмешка, а над собственным талантом попадать в дурацкие ситуации, над существующей вне времени и пространства глупостью человеческой, над забавными совпадениями и поразительным контрастом культур. Эта страна так навсегда и осталась в сердце писательницы. После событий этой книги Нотомб много раз бывала в Японии, но мне отчего-то кажется, что Амели больше не хотела «завоёвывать» её, не пыталась «стать японкой» и не втискивала себя насильно в рамки мира, частью которого не могла остаться. Возможно, Япония стала для неё любовью, в которую нельзя вступить дважды, как нельзя дважды впервые прочитать одну и ту же книгу.

Или можно?