5 Ошибка бога

Англичане зовут это мягко «ошибкой Бога», отчасти принося в жертву грамматику: shemale. Мы, с строгостью своих нравов, используем греческий эквивалент, куда более грубый, к тому же вперед означающий мужской пол, тогда как тут именно ничего нельзя решить наперед. Все мнения здесь – лишь то, к чему мнящий приноровился.
"Поцелуй Арлекина" Олег Постнов

И все же он не мой. Даже огромное доверие к рекомендациям Галины Юзефович, которая при любой возможности возносит Джеффри Евгенидису хвалу, даже отличная аттестация со стороны человека, который обычно похвалами не разбрасывается, и к его мнению я прислушиваюсь. Даже моя очарованность началом этой истории не сумела пересилить скуки и брезгливой неприязни, навалившейся со второй её половины. Просто не мой автор. Хотя хороший.

Внутренний барьер, отъединяющий от персонажей и ситуаций, которые могу воспринять лишь как условные, искусственно сконструированные и далёкие от реальности, а потому неуловимо лживые. Методы и приёмы удержания читательского интереса, на и за гранью допустимого, (ради красного словца не пожалеет и отца) . Вольность обращения с табуированными темами странно сочетается с позой оскорбленной невинности. Русская Канарейка Рубиной примерно ту же читательскую оторопь вызывала: да сколько же ещё нелепостей нагромоздит Дина Ильинична в свою историю чтобы уж вернее удержать за жабры трепыхающегося и норовящего выскользнуть читателя? Сколько хватит фантазии (и совести).

А такое было начало. Вообразите, в семье ожидается прибавление и, в отличии от подавляющего большинства такого рода случаев со времен адамовых, на сей раз зачатие плановое, потому что отец, одержимый новейшими методиками управления рождаемости, желает девочек, а мальчика ни в какую не хочет, один в семье уже есть. И он приносит жене сверхточный вагинальный термометр для определения овуляции (забавная деталь, упакованный в ювелирный футляр, и радостно возбужденная женщина прежде успевает выдохнуть: Это мне? Но за что?), а после видит вместо изящной безделушки эту штуковину, посредством которой супруг намерен осуществить контроль над её лоном и приходит в бешенство. Ну не чудо ли?

А рассказ о том, как матриарх семьи с невероятным именем Дездемона определяет пол будущего младенца помавая над животом невестки ложечкой, привешенной к шнурку на манер маятника, и ложка, никогда прежде не дававшая сбоев, вдруг, начав со вращения (девочка) , заканчивает раскачиванием из стороны в сторону (мальчик). В идеале можно было бы все так и оставить: это просто есть. Но тогда мы лишились бы предыстории, привязывающей день сегодняшний к давним событиями молодости деда и бабки, к геноциду греков в турецкой Смирне. А это совершенно потрясающая часть книги, смесь эпического размаха античной драмы с безнадёжной запретной нежностью. То, что по сей день делает интересными трагедии Эсхила и Софокла, заставляет смеяться над комедиями Аристофана. В этом смысле Евгенидис прямой наследник гомеровой традиции и я, читатель, склоняюсь перед ним в почтительном реверансе.

Понимаете о чем я? Такие вещи случаются просто потому что случаются и выводить беды- злосчастия героев из гипотетических грехов отцов, которые падут на головы детей ни в коем случае не следует. Эдип убил отца и женился на матери не в силу особой порочности, просто так вышло. Просто боги бросают кости. Однако повторюсь, рискуя быть назойливой, эта часть романа эталонно хороша. Начиная с плавания в Америку вкус и чувство меры понемногу изменяют автору,постепенно превращая историю в смесь водевиля с мыльной оперой.

За то и не люблю семейных саг и думаю, тут не одинока. В обыденной жизни обычных семей мало что происходит достойного внимания. А потому, желая не упустить клиента, надобно натолкать страстей и пороков в количестве, несовместимом с жизнью. Я сказала о брезгливости, разумеется она никак не связана с физиологией Каллиопы, но единственно со страстью Евгенидиса к волосам. Не тем, что на голове, а забивающим стоки, попадающим в пищу и мотающимся в самых неподходящих местах; или зубной пластинке, которую прежде топят в унитазе, а потом отдают владельцу, как в "Девственницах-самоубийцах". Я не знаю, что у автора за страсть к их изображению, но точно знаю, что послевкусие романа отравлено неприязнью на физиологическом уровне. Мож кому нравится такое, но я не из их числа.

Исключая волосы и назойливую привязку генетической аномалии, постигшей героя, к грехам отцов, книга достойная.

Источник