5

Свернув за угол, путешественники наткнулись на старика, который с удрученным видом расхаживал взад-вперед по тротуару.
— У вас неприятности, сэр? — остановил его Волшебник.
— Неприятности? Несчастье, ужасное несчастье! Я не могу уснуть!
— Бессонница — это чепуха, — успокоил беднягу Омби Эмби, — попробуйте считать овец — и глаза сами начнут слипаться.
— Нет! Только не это! — задрожал от страха старик. — Этого я и боюсь! Веки слипнутся и срастутся, и я останусь слепым на всю жизнь!
— Ну, ты и хватил! — изумился дядя Генри. — Где это видано, чтобы глаза во сне срастались!
— А вдруг? — не унимался старик.
Волшебник потянул дядюшку за рукав:
— Идем, ему уже ничем не поможешь!

Л. Ф. Баум

Как следует из цитаты, взятой в эпиграф, все люди – разные. Утверждение это не с потолка взято и не ради того, чтобы оправдать какие-то причуды/симпатии/антипатии, а как раз таки очень хорошо отражает суть книги: настолько различны поломки мозга и его частей, настолько различна и его работа, настолько же различны и фобии – в зависимости от того, что там у человека сломалось. Вообще, с точки зрения психиатрии, фобия – это патологически повышенное проявление страха, а такое присутствует у относительно немногого числа людей: согласно той же википедии, «специфические фобии поражают около 6-8 % людей в западном мире и 2-4 % людей в Азии, Африке и Латинской Америке. Социальная фобия затрагивает около 7 % людей в Соединенных Штатах и 0,5-2,5 % людей в остальном мире. Агорафобия затрагивает около 1,7 % людей». У меня, как и у большинства психически уравновешенных людей, фобий нет, а кошмары – кому они не снились. Но хотя мне постоянно снится проваливающийся в шахту лифт, фобии не возникает, видимо, потому, что нет органической поломки (и хорошо, что нет). В то же время, самой неврологии бы не существовало, не будь любопытных и увлечённых людей, которые бы могли (и главное, хотели!) как Везалий выкапывать трупы и хранить их – представьте только! – неделями – и где – в своей спальне.

Везалий вообще потрясающая личность, один его подход к созданию иллюстрированного (и кем – Тицианом!) учебника анатомии. Тела в нём отнюдь не безжизненны: они ходят, позируют, устраивают стриптиз, демонстрируя лоскуты своей плоти, слой за слоем, мышцы, кости, и так далее – забейте в яндекс, это нужно видеть своими глазами. Впрочем, и вся книга Кина – о потрясающих личностях, как докторах, так и пациентах.

Не буду (или хотя бы постараюсь) пересказывать всё обо всех, однако одним из самых ярких впечатлений, как ни странно, оказалось то, что Дюма в одном из своих романов бессовестно переврал образ Амбруаза Паре. После слов Кина о нём как о едва ли не единственном рассудительном человеке (встреча с Везалием произойдёт чуть позже) своего времени, умеющем логически мыслить, всякие истории с каббалой и булавками мнятся просто детским недомыслием автора (здесь я уже утюгом кидаюсь в Дюма).

Потрясающая была история про человека, освоившего эхолокацию вследствие внезапной слепоты (до сих пор пытаюсь понять, как это возможно – слышать эхо от издаваемых тобой звуков, и не в пустой комнате, а везде, и не просто эхо, а два разных эха, возвращённых в оба твоих уха с какой-то во времени разницей) – в 18** махровом году. Увы, ему никто не верил (а тот обошёл пешком по миру расстояние, равное расстоянию от Земли до Луны), и его ценные для неврологии мемуары были утрачены.

Но не менее потрясающе описание устройства, подающего тактильные сигналы о близко находящихся предметах, скажем, на лоб или на язык. В сущности, характер входящей информации имеет значение лишь для органов, которые служат для её непосредственного восприятия, но не имеет значения для анализа её мозгом. Осознать, как это можно видеть, не видя, то бишь, без глаз – сложно. Но и как это в то же время восхитительно – я имею в виду мысль о замещении работы одних органов для ввода информации работой других.

В связи с конкретным примером подобного замещения, рассказанном Кином, а именно с женщиной, потерявшей чувство равновесия, которая с помощью прибора, помогающего определять ей её положение относительно вертикали с помощью покалывания различных участков языка, и смогшей научиться даже ездить на велосипеде и прыгать через скакалочку, а после снятия прибора все эти навыки не потерявшей – у меня возникает несостыковка. Да, речь идёт о хорошо прокатанном новом нейронном, можно сказать, обходном пути, но если отсутствует орган, позволяющий вводить информацию (в данном случае, прибор), то откель она берётся?.. Не понимаю.

Несмотря на это (а вполне возможно, что непонятны для меня подобные вещи именно потому, что я не невролог, и близко даже не врач), не могу не отметить, насколько хорошо Кин владеет пером. Он умудрился составить такую книгу, которая одновременно и учебник истории, и ужасно увлекательный, почти приключенческий роман (военные хроники перемежаются с рассказами о преступлениях и плутнях), и в то же время ещё и имеет чёткую – неврологическую – профилизацию. Создаётся впечатление, что автор не просто перелопатил горы литературы, а сам есть глубоко эрудированный человек (уверена, так и есть). Есть у него и другие книги, которые мне уже точно хочется читать – а что может быть лучшей оценкой талантов автора, как не желание продолжать с ним знакомство.