3 Житие блаженного Иоанна

Но Иисус сказал ему: иди за Мною, и предоставь мертвым погребать своих мертвецов.
Мф.8:22

Давно выступаю за реформу в литературоведении — ввести категорию «премиальный роман», т.е. роман, написанный для участия в какой-либо премии или конкурсе, как самостоятельную. Это как с собаками — есть просто собаки, а есть выставочные. Понятно, «выставочная собака» плохо гармонирует даже с теми целями, для которых данную породу выводили, — так и роман, написанный для участия в какой-либо премии — может вообще не гармонировать с литературой. И если замах Утонувших был прям высокий, на нобелевку, в данном случае автор метил куда ниже — на Русский букер, который книга все-таки получила. Заставляет вспомнить о синице в руках против журавля в Швеции.
Начало, кстати, никоим образом не настораживало — да, это действительно современный русский роман «конкурсного» разлива 2010-2020-х годов. Здесь все чтоб понравиться Жюри (обязательно с большой буквы) — и интеллигенция, и этот быдло-народ, и проклятый Сталин, которого автор идейно все-таки больше любит, чем ненавидит, и мир чистогана, который затмевает Высокие Порывы (тоже с большой буквы), и трагедия Маленького человека (ну вы поняли), и душеискательство напополам с душеспасением, и «ниспровергание идолов» (гениальный Барклай и что-то про лизоблюда Кутузова), в общем, весь суповой набор интеллигента который рефлексирует в эту сторону уже лет 50 (автору, кстати, когда я удосужился навести справки — на момент написания примерно столько и оказалось). Старательный язык с «подвывертами», от которого автор устает примерно к середине первой части, переходя на обычный русский язык, тоже прекрасно подходит под требования какого-либо конкурса. И да, ничего плохого в конкурсах нет, когда конкурс не превращается в фронду — в виде ли Афедрона Колядиной 2010 года или чересчур ритмичной прозы Николаенко , которую я, признаться, не смог осилить, ибо укачало. Стоит ли напоминать, что шатания Русского Букера закончились плохо как для самой премии, так и для отечественной литературы — премия научила нас, что в лауреатах главного конкурса страны может оказаться все что угодно — от графоманского опуса до вполне себе читабельного романа средней руки.
О чем книга, если заведомо абстрагироваться от её конкурсной природы? Обладающий достаточно мерзким и неуживчивым характером г-н Мальцев имеет внутреннюю индульгенцию, оправдывающую любое скотство — он служит Науке (в лекции у диакона Кураева я слышал такую вещь, сказанную вождем дикого племени своему сыну: «Сын, больше всего на свете бойся христиан, их бог прощает им все!»). Божество, которому он постоянно приносил жертвы, в начале книги отворачивается от него, причем по всем фронтам. Именно с двух крахов — социального и личного мы присоединяемся к герою. Причины данных крахов во всей книге расписаны настолько сухо, что в какую-то их закономерность не верится просто никак. Мир настолько несправедлив к главному герою? Нет, конечно, — это просто очередное испытание, долгий пост перед подвигом, который новоявленному святому необходимо совершить. Надо сказать — и это моя явная фобия — я очень боюсь возникновения сюжета книги Иова в художественном произведении. Поскольку название и синопсис мало что говорили — такое развитие событий нельзя было исключить, и я уже приготовился грустить. Несправедливость по отношению к хорошему человеку очень сильно угнетает — к счастью, здесь никаким хорошим человеком и не пахнет. Как любой интеллигент made in USSR автор тему знает достаточно поверхностно — по крайней мере в тех вещах, когда дело не касается собственной специализации — и в эти дебри решил не углубляться. за что ему большое спасибо.
Данный роман пытается стилизоваться под все что угодно — собственно, это и есть основа конкурсной природы. Оставим в покое самые очевидные и ленивые аналогии, что главный герой и есть та самая Крепость, которую осаждают все кому не лень — а он стоит себе один в поле воин. Крепость из главного героя весьма сомнительная — если вы, конечно, не о тех крепостях, которых предпочитают развернуться и сбежать от осадившего её противника. Вроде крепость то осталась крепостью, и даже её не взяли — просто она взяла и уехала в другое место. Первые две битвы, с которых и начинается повествование — главный герой сдает без боя. И если за работу, о которой хоть и много говорится, да без особой личной конкретики, а все больше в сторону долга, герой бьется, то свою «любовь» он сдает с той же легкостью, с какой выжигают все на подступах к крепости перед осадой врага. Личный катарсис, в котором должен был «родиться» наш герой, герой романа, хоть и описан достаточно убедительно — происходит спонтанно. Можно было бы списать это на блаженство — но герой достаточно злобен и мстителен. О психологической достоверности еще скажем пару слов.
Какие еще компоненты должны быть в «премиальном» романе? Попытаемся перечислить:
1. Русская душа. Какой же русский роман без русской души, спросит любое жюри, и будет право — со времен школьных сочинений тема «русской душистости» является обязательным пунктом оценки. Скажу сразу — с ней все грустно. Особенно сильно в данном аспекте провисает вторая часть — видно что здесь автору мало знакома еще и фактура, и чем же занимается «потерянный русский человек» автор знает основываясь только на сугубо личном восприятии — русский народ в глубинке, по мнению автора, 80% времени пьет и 20% времени вспоминает Сталина. Описание сельской жизни может претендовать на одно из самых плоских в отечественной литературе — черт его знает, может в зонах рискованного земледелия народ и правда не просыхает, но вот поверить что народ исключительно не просыхает все свободное время достаточно сложно. Я, как человек, имеющий по одной своей линии исключительно крестьян, смело заявляю — крестьяне в России не алкоголики, а пьяницы. Алкоголик жрет водку каждый день — и это типаж городской, а пьяница употребляет водку циклами, т.е. уходит в запой — это гораздо лучше гармонирует с сельской жизнью, где как попашешь в пиковый период, то и будешь есть. Кстати, о своем непонимании села автор признается самостоятельно, устами героя;
2. Язык. Едва ли не главное требование к любому конкурсу — форма. Форма должна быть не просто форма, а «с изюминкой», «с подвывертом». Постмодернистские ли выверты в духе Пелевина , или чрезмерная стилизация Иванова (находки и первого, и второго автором признаны удачными, и встроены в роман хоть в «монгольских главах», хоть в точке вхождения в эти главы — через наркоту). Сам язык приятный — по крайней мере как в случае с Николаенко не раздражал, другое дело что я вообще люблю нудные лекции — первую половину книги автор старательно читает их по любому поводу, дабы никто не забывал, что он именно занудный ученый, а не просто зануда;
3. Форма романа. Недостаточно написать просто драму, детектив или триллер — надо их миксовать. Здесь все просто — автор разбил книгу на три части, первую написав в стиле производственного романа, вторую — в виде деревенского социального романа, а третью в виде легкого триллера. Важная вещь в «конкурсном» романе — показать свою многоликость, т.е. заставить и сопереживать автора, и даже его напугать. Хорошая новость — кое-где ему удается. Лично я, например, испытываю явный страх, схожий со страхами Эдгара Аллана По и Николая Васильевича Гоголя

Плохая новость — данные игры с формой делают роман ближе к «выставочной» породе собак, чем к обычной — а выставочные породы больше интересны жюри, чем остальным 98% населения.
4. Психологизм. От сексуальных фрустраций главного героя (автор и здесь успел сказать свое слово) до портретов героев. Здесь, кстати говоря, самый большой провал — чего нет у героев, так это психологизма. Главный героя похож на ожившего Голема — ему не сопереживаешь как человеку ну просто никак. Остальные герои сделаны ничуть не более искусно — в лучших образцах прозы времен соцреализма. Когда «милиционер» должен был быть преданным но слегка дубовым, а «спекулянт» юрким и плохим. Менять навязанные социальные роли, конечно, нельзя, что мигом приближает действие к японском театру. Лучше всего провал виден по образам женщин — их ровно 1,5, по 0,5 на каждую из трех женщин. И, собственно, даже эти 1,5 образа легко укладываются в один — «ведьма». Такой топорной работы в отношении женщин еще надо поискать. Что меня коробит в этой ситуации — так это нечуткость автора к своим силам — но не можешь ты сделать это, зачем берешься? Зачем там вообще женщины? Ладно, ладно — автор писал житие — но даже в этом житие искушения женщиной то нет (а если и есть — то оно с треском провалено). Тогда зачем ружье, которое не стреляет? Пусть главный герой будет вдовец, и все начнется со смерти жены — кто мешает то? Вот и социальная драма. Но нет, автор старательно выводит «женский образ» — и это какой-то злобный терминатор, который прибыл из ада чтоб отравить жизнь главному герою. Жена изображена гадюкой на 115% — в первую очередь, конечно, тем, что она стяжательница, и ставит интересы семьи выше науки. Разумеется, она еще подлая и лицемерная тварь — можете не сомневаться. Автор не может остановиться, и с каждым появлением еще больше сгущает краски, в результате под конец мы видим даже не человека, а разве что Сатану в белой горячке, которую герой имеет риск получить. С остальными героями не лучше — главный злодей романа, я бы сказал, сошел со страниц комиксов, если б не знал, что в комиксах злодеев прописывают значительно более реалистично. Сопутствующие персонажи тоже толщиной с картон — «барин-олигарх», «секретарь», «пьяница № 1», «пьяница № 2», «просто Коля Ангел (Бог)» и пр.
5. Сюжет. Самая, наверное, ненужная часть для конкурсного романа — собственно, его здесь и нет. Первая часть это нравственный поиск главного героя без поиска. Герой настолько плоский, что неспособен даже к минимальной саморефлексии, какой уж тут поиск? В результате первая часть состоит из высосанных из пальца событий. Но даже это не так плохо в сравнении со второй частью — где нет даже высосанного из пальцев. Такое ощущение, что вторую часть автор старательных выжимал, чтоб сделать роман «конкурсного» объема — около 500 страниц. Зачем нужна была вторая часть? Зачем нужны были кучи проходных персонажей для героя, по сравнению с которым чугунная болванка это образец изменчивости? Да с тем же успехом можно читать пьесы Шекспира каменной стене. Чтоб показать как личность героя меняется под влиянием его общения? Бросьте, она неизменна. Какое-то движение намечается ближе к третьей части — но знаете что я вам скажу? Вступив в опасную химическую реакцию, компоненты: «Вы все козлы, а я в белом», «Нынешняя власть это плохо», «От богатеев хорошего ждать нельзя» и «Нужен хоть какой-то катарсис» породили такую театрально-унылую бурду, что расхлебываешь её с недоумением. Ах да, в начале книги были заданы вопрос — знаете как на них ответили? Бинго, никак! Мотивация героев после раскрытия карт стала настолько непонятной, что аналогия «забивать гвозди чеховским ружьем» кажется какой-то даже чересчур мягкой. Этим ружьем не то что не стреляли, ни только не забивали гвозди, а, даже боюсь сказать в качестве чего использовали.
И так во всем, например, столь любимый еще со времен Мастера и Маргариты прием «роман в романе» — вроде не такая плохая вещь, если б не: а) вопиющая Пелевенщина; б) унылость этого внутреннего романа. Роман, судя по всему, писался без четкого плана — и это заметно, слишком уж много ложных намеков и героев, которые никуда не ведут. Признаться, я бы посоветовал автору закончить роман на первой части — и вот объективно, не стал бы он от этого сильно хуже. По крайней мере не было бы сплошной «провисшей» второй части.
Теперь о хорошем — мне правда понравился язык автора. Автор очень успешно сымитировал зануду, и будь там кому сопереживать — сопереживание бы наметилось. Пока мы видим робот-пылесос, который ездит по квартире и пылесосит — и даже немного жалко, когда он начинает тыкаться в ножку стула, но все-таки это немного иная жалость, чем жалость к живому человеку — а герой не являлся живым изначально. Важно подчеркнуть, что герой не научный работник — любая наука требует гибкости. Научный работник должен иметь колоссальную волю но при этом внутреннее смирение, умение отойти и не ломиться в закрытую дверь — пересмотреть свой подход к проблеме, свое отношение с миром, возможно, и себя. Наш герой этими качествами не обладает. «Внутренние главы» относительно татаро-монгол могли бы быть интересными, если б и там герои были не такие же картонки, что и в настоящем — не фанат я Алексея Иванова, и не люблю я постоянно тыкать его произведения в лицо всем окружающим, но аналогичные вопросы в Сердце Пармы решены значительно более качественно, и, не побоюсь этого слова, с лучшим знанием материала.
Перед нами разнородная смесь стилистических обрывков, эдакое лоскутное одеяло, но никакая не крепость. Таких крепостей не бывает, а если б и были — врагу их взять было бы вообще несложно. Видимо, это понял и сам автор, ибо в самом конце из рукава он начинает вытаскивать Библию, в результате чего вся эта эклектика пытается замаскироваться под житие блаженного Иоанна (Мальцева). Вот только искушений то у него, толком, не было, образ жизни его на образ жизни святого вообще не похож, и, самое главное — герой не служит «науке». Нет, упреки его «гадюки» жены были справедливы — герой служит исключительно самому себе. Крепость не бежит от проблем — крепость на то и крепость, чтоб остановить врага. Но не таков наш герой — наш герой предпочитает уйти от битвы, а не стоять на месте пытаясь остановить врага — хорошая же крепость получается. В итоге эта крепость занимается тем, чем занимаются реальные крепости в современности — стоят облупившиеся, прогнившие, разваливающиеся, и вспоминают те деньки, когда они были еще кому-то нужны помимо коммерциализации — так и наш святой Иоанн нудит, как раньше он мог, а сейчас уже не может, и что раньше государство было ух, и работали то не за страх а за совесть, и где-то его стенания становятся так похожими на стенания упоротого деда-сталиниста из второй части, что поневоле их перестаешь различать. Зачем ходить в эту крепость? Послушать плач Ярославны, пусть и с неплохим литературным языком? Старческое брюзжание немолодого героя руками немолодого автора? Есть старики, немощи которых сопереживаешь — а главному герою сопереживать упорно не хочется. Очередное загадочное решение загадочного Русского Букера — похоже что предпоследнее.