4 От сновидческих прогулок до плутовства и Вселенского заговора

Книжка стояла на полке на протяжении нескольких лет, была пару раз прочитана - но только сейчас я обратила внимание, что на титульном листе Александра Глебовская значится как переводчик с итальянского, а в выходных сведениях - с английского. Решило издательство "Симпозиум" таким образом поиграть с читателем, или оно само так вышло? Скорее всего, второе, но приятнее думать, что именно издатели решили обыграть любовь Маэстро к парадоксам и прочим словесным играм. Которая, кстати, нашла отражение в книге - но обо всём по порядку.

Прогулка первая. Входим в лес.

С чего начинается чтение практически любой книги? Естественно, со знакомства с автором. И с рассказчиком. Всегда ли они идентичны? Конечно же, нет! Зачастую рассказчиков несколько, они меняются в разных частях или главах романа, дополняя друг друга или полностью переворачивая наши представления о событиях, предлагая альтернативную точку зрения. Взять хотя бы "Дом, в котором..." Мариам Петросян. Ну а что, если:

(...) в литературном тексте с неменьшим нахальством, но куда большей тонкостью, размещены образцовый автор, эмпирически автор, рассказчик и ещё менее вразумительные существа, причём с одной явственной целью: запутать читателя.

Думаете, это об ультрамодном постмодернистском тексте? Нет. Об "Артуре Гордоне Пиме" Эдгара По. Вот таким парадоксальным образом Умберто Эко приглашает нас совершить несколько прогулок по литературным лесам, где каждый волен выбирать ту тропинку, которая ему больше приглянется. Так рождается читатель эмпирический. Идеальный же читатель идёт именно по той тропе, по которой хочет вести его автор, и воспринимает текст именно так, как автор запланировал.

Прогулка вторая. Леса Луази.

Каким образом соотносятся в тексте сюжет и фабула?.. Есть ли в нём сюжет как таковой, или он отсутствует?.. Совпадает ли сюжетное время "Одиссеи" с его фабулой?.. Как мастерское переплетение перспективы и ретроспективы в романе "Сильвия" превращают банальную поездку из Парижа в небольшую деревушку — через те самые леса Луази — в лёгкую дымку на грани сна и яви, а реальное время (2 дня) вмещает в себя несколько лет времени повествовательного?..

Литературный текст может, в теории, не иметь сюжета, но в нём обязательно должны присутствовать фабула и нарративная структура. Даже история Красной Шапочки известна каждому в нескольких дискурсах — братьев Гримм, Перро, мамином. Дискурс является частью стратегии образцового автора.

Прогулка третья. Медлим в лесу.

Время в художественных текстах относительно, что совсем не является секретом; оно не всегда совпадает со временем чтения. Зачастую оно намеренно замедляется, при этом эффект может возникать прямо противоположный. Умберто Эко приводит очень наглядный пример из Яна Флеминга, когда действие, занимающее 2 секунды (Бонд стреляет - злодей падает с дыркой во лбу), описывается абзацем из 80 с лишним слов. Но слова эти подобраны так мастерски, так чётко описывают детали, что возникает двухсотпроцентный эффект присутствия. Как в фильмах Гая Ричи, когда драки показаны в замедленном темпе, и от этого действие кажется более зубодробильным, а месиво - более кровавым.

В художественной литературе зачастую трудно определить продолжительность времени дискурса и чтения; однако нет никакого сомнения в том, что растянутые описания и россыпи малозначительных деталей — это зачастую не стилистические приемы, а способы замедлить время чтения, постепенно задать читателю ритм, который автор считает необходимым для полноценного восприятия текста.

И ещё далее:

Измерить время чтения в литературе довольно сложно, однако можно с большой долей уверенности утверждать, что на чтение последней главы «Улисса» у вас уйдет как минимум столько же времени, сколько ушло у Молли на ее поток сознания. В других случаях приходится прибегать к составлению пропорций: если на описание того, как персонаж прошел одну милю, потребовалось две страницы текста, на описание того, как он прошел две мили, потребуется четыре.

И несколько страниц текста, чтобы передать бессмысленный диалог ревнивца Д'Артаньяна с Констанцией (которая вообще-то спешит по поручению королевы), потому что Дюма-старшему платили за объём, а следовательно, нужно было нагнать листаж.

Прогулка четвёртая. Вероятные леса.

Вымышленные миры "паразитируют" на реальности и, чтобы проникнуть в них, Идеальный Читатель должен обладать солидным багажом знаний. Насколько реальны вымышленные миры? Но должен ли он беспрекословно верить всему, что написал Идеальный Автор, отождествляя пространство текста с реальностью? Или, наоборот, Идеальный Автор должен при конструировании своего пространства в точности следовать принципу правдоподобности, даже в мельчайших деталях? И стоит ли Читателю перегибать палку в своих требованиях, как читатель "Маятника Фуко", о котором пойдёт речь ниже?

В главе 115 моего романа «Маятник Фуко» происходит следующее: в ночь с 23 на 24 июня 1984 года персонаж по имени Казобон, после посещения оккультной церемонии в Консерватории Науки и Техники в Париже, бредет, словно во сне, по рю Сен-Мартен, пересекает рю Оз Ур, проходит мимо центра Бобур и оказывается возле церкви Сен-Мерри. Потом он еще кружит по всяким улицам, каждая из которых названа в тексте, пока не попадает на пляс де Вож. Прежде чем написать эту главу, я сам несколько раз прошел ночью по этому маршруту, с диктофоном в руке, записывая на пленку свои наблюдения и ощущения. (...) Уже после выхода романа в свет я получил письмо от человека, который не поленился пойти в Национальную библиотеку и перечитать все газеты от 24 июня 1984 года. Он обнаружил, что на углу рю Реомюр (которая не упомянута в тексте, но действительно пересекается с рю Сен-Мартен) после полуночи, то есть примерно тогда, когда Казобон проходил мимо, был пожар — причем серьезный пожар, если уж он упомянут в газетах. Читатель спрашивал, как так получилось, что Казобон его не заметил.

Из чистого озорства я ответил, что Казобон, скорее всего, видел этот пожар, но по каким-то таинственным, не известным мне причинам предпочел о нем умолчать, — объяснение вполне правдоподобное, особенно если учесть, что текст буквально напичкан истинными и мнимыми загадками. Боюсь, мой читатель до сих пор пытается выяснить, почему Казобон умолчал о пожаре, и, возможно, усматривает в этом обстоятельстве очередной заговор тамплиеров.

Прогулка пятая. Удивительные приключения улицы Сервандони.

Очень запутанная глава, в которой Эко размышляет на тему исторического, топонимического и прочих видов невежества у авторов: насколько правомочны авторы, пишущие вроде-как-правдивые (в значении не относящиеся к жанру фантастики) произведения путать имена, названия, целые исторические эпохи? И должен ли читатель с этим мириться? И снова в качестве примера не обошлось без "Трёх мушкетёров":

Где расположена улица Могильщиков, на которой живет д'Артаньян? Улица эта существовала в семнадцатом веке, но более не существует по очень простой причине: бывшая улица Могильщиков — эта та самая улица, которая теперь носит имя Сервандони. Итак: 1) Арамис живет на улице, которая не носила этого названия в 1625 году и 2) д'Артаньян живет на той же улице, что и Арамис, хотя и не догадывается об этом и, с онтологической точки зрения, оказывается в курьезном положении: он считает, что в его Париже 1625 года существуют две улицы с двумя разными названиями, тогда как на деле существует только одна и с одним названием. В истории такие ошибки известны. Многие века человечество пребывало в уверенности, что у южного побережья Индии находятся два больших острова, Цейлон и Тапробан, и картографы шестнадцатого века изображали их оба; впоследствии выяснилось, что это удвоение — результат творческого переосмысления отчетов разных путешественников и наделе остров всего один.

Дальше — больше. Автор описывает историю с британской подводной лодкой Superb у берегов Латинской Америки, эдакую Yellow Submarine, за передвижением которой следила вся мировая пресса на протяжении апреля месяца 1982 года. При этом правительство Великобритании от комментариев отказывалось. Вскоре оказалось, что это и не Superb вовсе (которая не покидала базу), а другая лодка. Затем — что Superb всё-таки базу покинула, но находится "не там". Правительство продолжало хранить молчание. В общем, если вы любите Дастина Хоффмана и Роберта Дениро, то наверняка видели фильм "Хвост виляет собакой". Этот сюжет — из того же разряда, и вполне мог бы стать основой для приквела к фильму: на самом деле, Стенли Мотсс и Конрад Брин (герои Хоффмана и Дениро) были знакомы давным-давно, и вся история войны за Фолклендские острова — их рук дело.

Прогулка шестая. Вымышленные протоколы.

Даже по сравнению с предыдущей Прогулкой, в этой всё ещё "чудесатее". Она читается как детективный, а точнее шпионский, роман. И неудивительно: вокруг сфабрикованных документов строится сюжет двух романов самого Маэстро — это "Маятник Фуко" (здесь фигурирует некий текст, сочинённый главным героем) и "Пражское кладбище" (знаменитые "Протоколы Сионских мудрецов").

В начале двадцатого века Петр Иванович Рачковский (персонаж отнюдь не литературный, но вполне достойный звания такового), русский, арестованный за принадлежность к революционным группировкам левого толка и впоследствии сделавшийся полицейским осведомителем, вступил в ряды экстремистской террористической организации «Черная сотня», а впоследствии стал главой царской Охранки. Чтобы помочь своему политическому покровителю графу Сергею Витте в борьбе с одним из его политических соперников Ильей Ционом, Рачковский организовал обыск в доме у Циона; там он обнаружил принадлежавший перу Циона памфлет — фактически, тот скопировал текст Жоли, обличавший Наполеона III, только «подправил» его, приписав идеи Макиавелли Сергею Витте. Поскольку Рачковский, как и всякий черносотенец, был ярым антисемитом (а происходило все это примерно в то же время, что и процесс Дрейфуса), он создал новую романизированную версию старого текста, вымарав все ссылки на Витте и приписав заговор евреям. Имя «Цион» звучало почти как «Сион», и Рачковский рассчитал, что еврейский заговор, разоблаченный евреем, будет выглядеть особо правдоподобно.

Резюме

Я обожаю Умберто Эко и прочла все художественные произведения Маэстро, но за данную книгу всё-таки поставлю . Почему? Ну, наверное, потому что я всё-таки не филолог, и при всей изящности манеры первые четыре "Прогулки..." дались мне с трудом (хотя книга и была прочитана ранее). Зато Пятая и Шестая были "проглочены" на одном дыхании.