3 Крузо – наш современник

В детстве нас (не знаю как сейчас — может что-то и изменились) в школе заставляли писать сочинения а-ля «Пушкин — наш современник». Цель простая — надо было показать, что Пушкин не остался где-то там в своем XIX веке, но он все еще здесь, с нами, и его произведения актуальны. Сочинение было очень обоюдоострое — и самое главное, что в нем надо было сделать, надо было показать почему Пушкин НЕ НАШ современник. Т.е. писать о том, что да, при Пушкине, как и сейчас язык стремительно меняется; при Пушкине, как и сейчас, острый недостаток хороших поэтов и писателей — было опасно. «При Пушкине, как и сейчас, шел активный литературный процесс — и это замечательно» — не есть хорошая фабула для сочинения в средней российской школе. Наши учителя вообще намеки на сложность мира воспринимают как вызов и личное оскорбление. Надо было писать что Пушкин наш современник, но, одновременно, писать и о том, что тогда то не было таких то проблем, а сейчас проблем... и именно поэтому Пушкин особенно актуален. Совмещать взаимоисключающие посылы — double bind по Грегори Бейтсону . Попытка отойти от этой схемы грозила минусами за непосредственно «сочинительную» часть сочинения. Наказание было не столько за часть про Пушкина, сколько за Пушкина, который не был похож на икону. Должны быть четкие иконы, непререкаемые гении словесности (конечно, это в первую очередь золотой век — Пушкин, Лермонтов , Гоголь ), и вот эти иконы которых, конечно, не существовало никогда (все были людьми) — должны были оказаться современниками с нами, в нашем несовершенном настоящем. Молиться памятнику А.С. Пушкина было дозволительно — но даже мысли не должно было быть о том, чтоб хоть на секунду оспорить его сияние. В нашем несовершенном мире подобное требование приучало к шизофрении или вранью с самого детства — ну т.е. к навыкам, абсолютно необходимым во взрослой жизни.
Отсюда мы вынесли определенные догмы, в частности, представления о том, что написанное произведение «закончено». Вот написал Н.В. Гоголь Мертвые души — потом сжег второй том. И все, на этом закончено. Нельзя пытаться написать второй том по черновикам Н.В. Гоголя — это воспринимается как кощунство. Казалось бы, не умалит это реальную славу Гоголя — как был он гением (нежно мной любимым), так и останется. Второй том Мертвых душ будет на совести автора, если он плохой. Но нет, Мертвые души догматизированы, это данность — и трогать их нельзя категорически. В связи с этим постмодернистские игры, в т.ч. и мэшап, о котором пойдет речь, отечественным читателем воспринимаются как-минимум настороженно априори — ну не привыкли мы просто к литературным играм такого плана. Не было у нас великих классиков, которые бы заставили схлестнуться Порфирия Петровича и Ардальона Борисовича , чтоб снять табу на такие встречи в наших мозгах (представьте как классно — ведь это же Порфирий Петрович свел с ума Передонова? А? Как вам?). Не бросал Пьер Безухов свою противную женушку ради Аксиньи . Даже такие реальности, та самая семантика возможных миров у нас в голове почти не отработана.
Робинзон Крузо в какое-то время был одной из моих любимых книг. Любимые книги бывают только в детстве — редко у кого «любимые» книги доживают до 16 лет. Ну ладно, бывают и исключения — но я про читающих людей. В разное время любимыми книгами у меня были Незнайка на луне , Старик Хоттабыч , Двенадцать стульев , В стране невыученных уроков , Дядя Федор, пес и кот ну и, конечно, Робинзон. Уже когда я повзрослел я узнал, что Дефо был известным экономистом — и не знаю как вам, но именно хозяйственная часть бытия Робинзона на острове привлекала меня особенно сильно. Ни приключения (что мы, приключений не читали?), а именно эти бушели пшеницы, которые он выращивал, те ограждения что он делал вокруг своего дома, как он ел черепах, нашел секрет обжига глины, долбил пещеру из песчаника — вот что заставляло мое сердце биться учащенно. Возможно, именно тогда экономист во мне не просто поднял голову, но встал на ноги и стал ходить. Поэтому для знакомства с мэшапом выбор был очевиден — тем более что Робинзона я знал досконально, ну и с Говардом Филлипсовичем тоже уже успел познакомиться.

Чего я ждал
От жанра я ждал то, чего я не мог сам дать в сочинении «Пушкин — наш современник». Я ждал актуализации, я ждал метаморфозы. Привнесение иных элементов в известное блюдо может оказаться отвратительным, но может совершить вкусовую революцию. И пусть да, я не люблю кисло-сладкие сочетания (пицца с ананасами — не мое), но здесь то все может оказаться иначе? Подумайте, произведение, которое я знал и любил, как-бы станет другим. Т.е. я получу ДВА произведения. Пусть немного других, с постмодернистскими нотками — но это и сделает произведение другим. Иными словами, я захотел обмануть мир, судьбу, и войти в одну реку несколько раз — и пусть да, река эта «одна» весьма относительно, но, с другой стороны — а почему бы и нет? Все-таки эта река под названием Робинзон Крузо хоть и не идентичная той реке, что написал Дефо, но все-таки ближе чем та, о которой пишут современные авторы. В общем, я зажмурился и вошел в эту реку.

Что я получил
Разрушу интригу — это не отвратительно и не плохо. Издевательства над текстом любимой мной Робинзонады, притом что читал я её, скорее, глазами цензора, чем простого читателя — тут нет. Проблема вообще не в том, что есть в этом романе — проблема не в Ктулху и не в Робинзоне-оборотне. Проблема в том, чего в данной книге нет. В этой книге нет идеи, которая бы обосновывала эти изменения.
Автор с самого начала оправдывает себя — мол, несостыковки книги обусловлены не ошибками рассказчика, нет, просто от нас скрывали правду. После этого дает свою версию — и известные несостыковки мало куда деваются, а вот новые появляются. Как Робинзон в оригинале плыл голый на свой разбившийся корабль, а потом набивал невесть откуда взявшиеся карманы вещами — так он и плывет. И то что он оборотень ну никак не помогает с пресловутыми карманами, которые известны литературоведам уже сотню лет. Контакт Робинзона и Пятницы через мифу Ктулху, честно, тоже никак не играет на единый замысел. А зачем тогда все это? Что хотел добиться повар, когда смешивал эти компоненты, какой вкус он себе представлял? Ответ — а никакой. Судя по всему, это была игра ради игры, и никакой идейности она за собой не несла.
Вот видит всемогущий Ктулху — не против я этого мэшапа. Тем более что автор повествование то особо и не испортил. Но и не за я — просто потому, что эта игра получается игрой «ни ради чего». Да, за счет «внутренней тайны» автор добавил психологизма туда, где его, собственно, не было никогда (это все-таки Дефо, а не Достоевский ). Да, автор дал «теневую» схему мотивации — но и все. Не слишком ли большая цена в виде потраченных сил и испорченной бумаги ради такого мизерного результата?

Ругать нельзя хвалить
Автор очень бережно отнесся к тексту. Автор слишком бережно отнесся к тексту. Автор отнесся к тексту прям вот чересчур бережно. И это была ошибка. Как по мне, если уж взялся за мэшап, взялся за то чтоб править первоисточник — надо делать это так, чтоб искры полетели. Как гласит старая еврейская мудрость: если жрать сало, то так, чтоб по бороде текло. Я был готов на больший простор для экспериментов. И да, автор немного раскачался к самому концу — но это меня не особо убедило. Я готов был даже (тьфу-тьфу-тьфу, хорошо что не сбылось, но я был готов) к каким-то отношениями между Робинзоном и Пятницей — вот до чего я был готов. И получить вместо этого аккуратный пересказ с долей добавлений? Это как если женщина специально идет по темной улице, чтоб её изнасиловали — наверное, ей не понравится, если её просто обцелуют? Я был готов к изнасилованию первоисточника — а получил школьника на выпускном, который стеснительно жмется у стены, боясь подойти к однокласснице, уже потенциально готовой (ну, т.е. под нужным градусом). Все могло бы случиться в кустах за рестораном — но нет, все закончится... впрочем, не будем о грустном.
Книгу мне не за что ругать в плане действий — но есть за что в плане бездействия. Вот честно, многие ненавидят (хотя, скорее, просто не понимают) Голубое сало Сорокина — а мне как-раз этим оно больше нравится — писательской смелостью. Сорокин не боится свергать идолов с их постаментов, наших мнимых современников. А Клайнз побоялся. Он ворвался в банк — и что он украл? Деньги? Бриллианты? Картины? Нет. Стоптанные тапки охранника и губную помаду кассирши, оставленную на рабочем месте — вот что он украл. Сорокин бы в такой ситуации как-минимум попачкал бы все известной «нормой» . И знаете что? Сорокин мне поближе будет.
Я взялся читать литературный трэш — но получил вполне себе сдержанное повествование, сделанное с аккуратностью, если не с любовью. Я не против того подхода — но зачем? Аккуратность нужна для самостоятельных произведений, но не для этого жанра. Или жанр этот еще не развился, или отечественный постмодернизм ушел значительно дальше зарубежного, или же с автором что-то не так. Эта водка оказалась не 40 градусов, а 5. Ну т.е. даже и не водка. А жаль.