2.5 Измены жены, сетующие греки, или Необычайные приключения римского гражданина времён Ювенала

Ювенал – очередной представитель Римской сатиры, как например, Персий или как Сенека с Горацием, но последние всё же представляются нам не сатириками.
Как и любая другая сатира, поэзия автора направлена на современников. Ювенал озлоблен, в его строках содержится жёлчь, а в мыслях – неравнодушие.
16 метких сатир, точнее 15 и не всегда метких, являют нам творческое наследие автора дошедшее до наших дней. Его сатиры сатиры имеют связь и переходят из одной в другую, это не всегда заметно, но если приглядеться, можно увидеть сатирический путь автора. Начинается всё с вводной сатиры, в которой автор излагает своё кредо. Затем он обличает лицемеров в облике философов-моралистов, потом нападает на обжор, женщин, Сеяна, etc.
Ювенал пытается найти выход из порока и спасти государство, тем самым ближе к концу своих дней превращаясь в моралиста. Его сатира утрачивает остроту и становится нудным морализаторством. Исходя из этого, можно разделить его творчество на два периода.
На первом этапе творчества, Ювенал высмеивает заплывших от жира чиновников, сокрушается тем, что священнее всего стало величие денег, обеспокоено постулирует частые городские пожары и негодует от засилия греков и греческих нравов обществе. Об этом мы поговорим отдельно.
Отдельное упоминание так же заслушивает его женоненавистническая сатира, в которой он обрушивается на девушек со всей присущей его душе обвинительной мощью. Эта часть его творчества настолько сильная, язвительная и масштабная, что её нужно разбирать по частям. С первых строк он обрушивается на жену Клавдия (императора), которая тайком ходила по борделям и отдавалась всему городу. Но описывая её распущенность, он ставит ей и диагноз, точнее его ставлю я, после ознакомления с рассказом Ювенала. Эта женщина была явна больна, нимфомания, бешенство матки (автор, тоже, употребляет это слово) или что-то аналогичное, но она была больна. А высмеивать больную женщину, ну это уж слишком. С другой стороны, если автор неправильно обрисовал нам картину и она в здравом уме, и здравом теле блудила на право и на лево, тогда ничего аморального в сатире я не вижу. Разобравшись с Мессалиной, автор начинает масштабные нападки:

«Ты никогда ничего не даришь, коль жена не захочет,
Ты ничего не продашь без нее, против воли не купишь;
Даже друзей она отберет и откажет от дома
Старому другу, которого знал ты еще безбородым».

Это безусловно есть, это правда. Но во-первых, мужчина сам виноват, если впадает в такое подчинение женщине. А во-вторых, бывают ситуации, когда женщины тоже ничего не продают и не покупают против воли мужа и тоже отказываются от друзей и подруг ради своей второй половинки. Так что, это равнозначная ситуация.

«Сколько бы ты прочитал записок любовных и писем,
Если б тебе шкатулку открыть ревнивицы грязной!
Вот она спит с рабом, или всадник ее обнимает...»

Когда мы говорим об изменах, то попадаем в аналогичную выше ситуацию. Пусть лучше Ювенал нам расскажет сколько тел юных мальчиков, пробовал за свою жизнь среднестатистический римский мужчина.

«Женщина пьет и блюет. Тошнит, понятно, и мужа:
Он, закрывая глаза, едва свою желчь подавляет.»

А здесь автор начинает чернить и описывает мерзкие ситуации, каких-то аморалов. И опять таки, скидывать всю вину на женщину, как-то не комильфо.

«Время берется по книге, а если зачешется веко,
Мази попросит она, посоветовавшись с гороскопом».

Ну тут ок, это нечто вечное. Эпохальное. От этого нам, к сожалению, никуда не деться.

«Если бы вдруг захотела жена растянуть себе брюхо,
Мучась толчками младенца, то, может быть, ты эфиопа
Станешь отцом — и чернявый наследник, которого утром
Видеть противно тебе, не замедлит войти в завещанье».

В таких случаях принято говорить: refrugees welcome.

Быть может, я многое упустил. Но когда читал эту сатиру, сделал пометки в этих местах, поэтому разобрал, именно, их.

У Ювенала, на самом деле, содержится много хороших мыслей. Например, он высмеивает людей, кичащихся своей родословной: «Какая разница, кто твой ближайший предок? Копни глубже и ты увидишь пастуха». Это я сейчас к тому, что автор достоин ознакомления и стоит уделить ему время.

Часть которая посвящена морализаторству я опушу и перейду сразу к грекам, а там много интересного.
Своими сатирами Ювенал помогает нам лучше понять греческий менталитет:

«Весь их народ: где смех у тебя — у них сотрясенье
Громкого хохота, плач — при виде слезы у другого,
Вовсе без скорби. Когда ты зимой попросишь жаровню,
Грек оденется в шерсть; скажешь: «жарко», — он уж потеет.
С ним никак не сравнимся мы: лучший здесь — тот, кто умеет
Денно и нощно носить на себе чужую личину,
Руки свои воздевать, хвалить покровителя-друга,
Как он ловко рыгнул, как здорово он помочился,
Как он, выпятив зад, затрещал с золоченого судна.
Похоти их нет преграды, для них ничего нет святого:
Будь то семейства мать, будь дочь-девица, будь даже
Сам безбородый жених иль сын, дотоле стыдливый;
Если нет никого, грек валит и бабушку друга...
Все-то боятся его: он знает домашние тайны».

Возьмём, например, этот отрывок. Лично я вижу в нём три важных элемента.
Элемент первый: «Противопоставление». Ювенал противопоставляет римлян и греков, показывает различие в их ментальности, и ставит им в упрёк их темпераментность, что ли. Быть может, для спокойного римлянина, такая эмоциональность кажется высшим лицемерием. Она ему отвратительна.
Элемент второй. «Греки всегда сетуют». Из этой сатиры нам кажется что вечно у греков что-то не так, они преувеличивают свои невзгоды, постоянно на всё жалуются, преукрашивая свои несчастья (если жарко, то греку очень жарко). Если мы копнём глубже, то обнаружим что греки сетуют у Гомера, сетуют в романе Гелиодора «Эфиопика», сетуют всегда и везде. Но почему? Для этого копнём ещё глубже и уйдём в греческую религию. Она очень пессимистична: человек недолговечен, и его жизнь полна невзгод. Но и смерть ничего не разрешает, посколько не приводит к полному и окончательному исчезновению. Современникам Гомера загробная жизнь виделась тягостным и жалким существованием в подземном царстве Аида, населённом бледными тенями, бессильными и лишенными памяти. Греки укрепились в своём пессимизме, осознав неверность человеческого существования. С одной стороны, не будучи «божьей тварью», человек не смеет надеяться, что боги снизойдут к его мольбам. С другой стороны, его участь предопределена судьбой, т.е. с рождения и до самой смерти человек ведом роком. Здесь можно привести в пример миф, упоминаемый Геродотом: гречанка заклинала Аполлона вознаградить её набожность наивысшим даром, который Бог способен преподнести её детям. Аполлон внял мольбам матери: её дети умерли мгновенно и без мучений. Эту тему можно развивать бесконечно, но я предпочту закрыть её как можно скорее, подобно Феогниту, Пиндару и Софоклу, утверждавшим, что лучшее для человека – вовсе не родиться, а если родился, то умереть как можно скорее.
Элемент третий. «Carpe Diem». Да, это выражение Горация и многие римляне руководствовались им в повседневной жизни. Но. Мы сейчас говорим о греках и оно ничуть не противоречит их убеждениям. Сюда относятся все эти нападки Ювенала, подобные тем, что греки валят бабушек друзей. Ребята моментом живут. И всё это вытекает опять таки из их религии. Раз всё так пессимистично, то нужно прожить с осознанием ценности сиюминутного, самого факта существования в мире, во времени. Греки (впрочем не одни одни), осознали, что самое надёжное средство одолеть всевластие времени – это наиболее полно проживать каждое мгновение, стараясь использовать все открываемые им возможности [1].

Вот так, неожиданным образом, сатиры Ювенала открыли мне путь не в совсем обычную тему и позволили, оперевшись на другие источники, её проработать.

1. Mircea Eliade «Historie des croyances et des idees religieuses: De l'âge de la pierre aux mystère d'Éleusis» Editions Payot, Paris, 1976. 232-235 p.