4 Мир страха перед прошлым

Сборник откровенно разнородных эссе, объединенных волей автора и мало прослеживаемой тенью утопии, понимаемой сколь угодно широко. Автор купается в птичьем языке, сыпет ссылками на разнообразных теоретиков, каждый из которых предлагал свою теорию, жонглирует английскими и полуанглийскими терминами (вроде utopian studies и pastеризация). Вроде бы все предельно скучно. По стандартному современному шаблону гуманитарных исследований, от которого стороннего читателя (меня, по крайней мере) обычно воротит. Однако интересная тема и некоторые (уподобимся автору) case studies интересны (чего скрывать, купил я эту книгу в магазине-складе НЛО, увидев главу о «позднесоветском чтении Стругацких», чтобы это не значило).

Собственно, среди самых интересных рассмотренных сюжетов явными лидерами для меня стали а) очерк о промежуточной фантастике (между 1953 и 1956) б) надуманный и выспренний, но интересный анализ «Туманности Андромеды» в) болтовня о Стругацких. Надо понимать, что автор и сама (порой) трезво оценивает свои спекуляции именно как спекуляции, красивый псевдонаучный треп об идентичностях, модальностях и прочих увлекательных темах современного дискурса. Да, треп, да, непроверяемое натягивание совы на глобус и обратно (мне почему-то все время вспоминался пелевинский Брежнев, открывающий мрачные тайны ленинской теории отражения), но порой (и достаточно часто) выверты увлекательные, дающие повод для интеллектуальной эквилибристики.

В большой плюс автору нужно записать именно переработку большого массива данных. Она читала (по крайней мере, так это выглядит) заметную часть той простой, архаичной фантастики, что выходила в СССР в начале 50-х. Она вся потом была списана в утиль под ярлыком ущербной «фантастики ближнего прицела» в начале 60-х новым поколением авторов. Однако при пристальном взгляде и среди этих текстов обнаружились образы далекого будущего, несмелые, то оформленные как стандартные попаданцы, то как репортаж о ВДНХ 2500 года. Автор делает глубокие выводы о проблемах нарратива при позднем Сталине, о непонимании – куда же нам плыть из идеальной застывшей утопии, уже вроде бы достигнутой.

Интересно было почитать и о Втором съезде Союза писателей, где говорили почти то же самое, что и на Первом, когда соцреализм только создавался, но вкладывали в эти слова явно другой смысл. Автор делает простой и логичный вывод – при работе с советскими источниками надо всегда учитывать контекст, без оного практически нельзя ничего сказать о содержании оного источника. Тут я вспомнил недавнюю пикировку с DeadHerzog , который отстаивал право историка не интересоваться контекстом создания источника, с которым он полемизирует. Гуманитарии и любители инсинуаций на моей стороне!

Впечатлил и очерк о Третьей программе КПСС, той самой, которая предполагала построение коммунизма к 1980-му. О полемике, об образах, о реакции творческой интеллигенции, о преломлении планов и реальности, о том, как быстро все забыли. Тут же рядом стоит упомянуть и молодежные журналы («Смену и прежде всего «Юность»), которые, оказывается, с середины 50-х создавали шестидесятников (с отсылкой к знаменитому поколению шестидесятников XIX века), прямо прописывая это в своих текстах.
Про Стругацких автор пишет много, но интереснее всего замечание, что заметная часть их творчества пришлась на период, когда ИТР начали искать в тексте скрытое. Отсюда, мол, и параноидальные попытки восстановить «авторский текст», бесконечные правки, новые и новые собрания сочинений в дополненном виде и т.д.

Очерк о предперестроечных фильмах интересен, хоть и довольно банален. Автор, на мой взгляд, несколько искусственно называет позднесоветским все, что после 1956. Это делает анализ недейственным. Хотя умелые находки, вроде «длинных семидесятых» есть и здесь.

Раздел о восприятии блокады – самый спорный. Автор, на мой взгляд, ходит по тонкому льду, занимаясь разгоном мифа о «молчащих ветеранах». Заметно, что ей с трудом удается сдерживать себя, говоря об ответах одной из интервьюируемых – дамы из Кривого Рога, русскоязычной, отстаивающей «правильную историю», т.е. советскую интерпретацию событий Второй мировой (заметим, что автор использует кавычки). Тут вопрос даже в некоей экзальтации тех, кто откликнулся на запрос об интервью, многие такое городят, что неловко читать.

Если говорить в целом, автору легко и непринужденно удаются частности, а нарратив рассыпается. Все ссылки на Джеймисона, Добренко и Фицпатрик хороши, но культура, как широко ее не определяй, не самостоятельна, она так или иначе связана с политикой и экономикой (и позвольте старому экономисту утверждать, что экономикой она определяется в первую очередь). Поэтому вопросы о дискурсе, о несовпадении официальной и внутренней идентичностей, об открытии «частной жизни» и прочее повисают в вакууме, не будучи связаны с объективной реальностью. Поэтому это все так шатко и зыбко, и каждую интерпретацию можно опровергнуть и оспорить.