5

Много позже пришло осознание, что я не только был современником выхода романа и земляком автора, но и в буквальном смысле вступал в мир взрослых по мере выхода этих номеров «Уральского следопыта» с иллюстрациями Евгении Стерлиговой. Как же вовремя это случилось!
Тогда же Владислав Крапивин делился с читателями журнала, как идёт работа над повестями. Первоначально никакой трилогии не было. Была повесть «Голубятня на жёлтой поляне». Вторую повесть «Праздник лета в Старогорске» напечатали через год, а появилась она в больнице, когда туда угодил автор, и у него образовалось много свободного времени. Но видно тема «Голубятни…» не отпускала. Она незримым пунктиром обозначилась и во второй повести. И когда автор поделился, что связь этих повестей между собой будет раскрыта в третьей – «Мальчик и ящерка» - это произвело большое впечатление! Ещё через год последняя увидела свет.
Уже когда прочитал всё, помню, поразила мысль, а что если бы автор не дожил до третьей части (в больницу с пустяками не попадают)? Сколько искорок погасло бы, сколько вселенных не состоялось бы? Тогда же возникла мечта экранизировать трилогию, непременно в кино! И названия никакого, кроме как «Голубятня на жёлтой поляне», не виделось. Как было приятно увидеть потом на книжном издании именно это название, относящееся уже ко всем трём повестям (первая часть стала называться просто «Голубятня в Орехове»)!
Это надо очень польстить жанру фэнтези, чтобы механически отнести к нему книгу. Здесь больше связи с уральскими сказами - по той мембране, что отделяет повседневность от сказки; по той лёгкости, с которой можно шагнуть из голубятни в космический корабль.
Средняя часть трилогии вышла в 1984 (знаменитом оруэлловском). Вместе с обрамляющими её повестями получилось примечательное совпадение. Ну, это так, в историческом плане.
Нет, всё-таки, тут столкновение массивнее и фундаментальнее, чем просто нестыковка и наложение параллельных реальностей. Мир детства и мир взрослых. Крапивину часто ставят в вину, что смерть слишком уж реально присутствует в его произведениях о детях. Но разве те взрослые, что не помнят своего детства, не убивают в себе того ребёнка, каковым они были? Или такова жертва, чтобы пройти во взрослый мир? Или взрослый мир – это вообще загробный мир ребёнка? Ну нет, у Крапивина всё сложнее, как и в жизни. Почему-то эти дети почувствовали в Яре своего, а взрослые зевнули такую опасность для своей реальности стоимостью в четыре копейки? А он в свою очередь видит странное тождество с собой в Игнатике. Странный Ерёма не успокаивается, пока не собирает себе сынишку. Ведь тут главное не переборщить. Не все дети «одинаково полезны». Просто неинтересные дети не являются героями этих повестей. Или показаны скучные взрослые как последняя точка в развитии таковых. Вот тут неуловимая атмосфера зыбкости и неустойчивости настоящего приходит в соприкосновение с чувствами потери и невозвратности. Возможно, взрослые получаются двумя способами: одни, как деревья, наращивают себя кольцами и в любой момент могут всегда обратиться к нужному слою; а другие, словно бабочки, полжизни живут гусеницами и потом ничего общего не имеют с собой в прошлом.
Трилогия должна была стать нашими «Звёздными войнами», а сложилось так, что «Звёздные войны», вернее, реальные войны стали нашей жизнью. В момент выхода книга могла нас предупредить, а теперь она всё объясняет. Вот он ваш вселенский заговор манекенов по производству горестей и печалей! Вот эти манекеноподобные рыжелицие, считающие, что они могут хоть что-то контролировать, и мнящие себя «Теми, которые велят»! Бормотунчик, милый, где же проходы между вселенными? Пусть эти остаются в своей четырёхкопеечной действительности!

Мост в Терабитию