5 Отцовское чувство историка, усыновляющего чужое время.

– Русские, не жалейте о Крыме, – заявил он, сидя на молу майским днем 1955 года....
Как человек, оборонявший эти места, я говорю вам: удержаться здесь невозможно. Никому. Таково свойство полуострова.

Нужно было противоядие "Брисбену", о "Соловьеве и Ларионове" когда-то давно слышала, взяла - и таки да, Водолазкин гений, Когда читаешь много хорошей литературы, давая себе труд закрепить впечатление от прочитанного внятными формулировками, естественным образом превращаешь себя в точный инструмент восприятия и интерпретации. Потому, встреча с яркой сильной талантливой книгой отзывается аккордом впечатлений, которых ни с чем не спутаешь - восторгом абсолютного узнавания. А искать подтверждения у критиков или других читателей, не только излишне, но в некоторых случаях даже и вредно.

Это сейчас к тому, что я заглянула в оценки читателей, выставленные роману (повести?, нет все-таки роману) и удивилась суровости, с какой наш брат-читатель задвигает его под лавку. Нет-нет. о вкусах не спорят и я не собираюсь, только недоумеваю, как можно было не разглядеть безупречной композиции. которая сама суть литературная игра, изображает посконно-домотканую традиционность, будучи совершенным постмодерном. Обманчивая линейность повествования то и дело играет с читателем шутки, сворачиваясь внутрь себя бутылкой клейна - внешний слой оказывается внутренним, той рубашкой, что ближе к телу: а родной, теплый приплавленный к тебе бутон внутреннего, вдруг раскрывается наглым махровым цветком наружу.

Как можно не услышать языка, каким рассказана эта история. С годами все больше убеждаюсь, что пушкинское "над вымыслом слезами обольюсь" не о горьких судьбах героев, исторгающих из читательских глаз потоки, но в большей степени о слезах восторга, которых не можешь сдержать, когда сочетание замысла и воплощения, выраженное в языке, так безупречно хорошо. и еще, в этой книге, впервые на своей читательской памяти, встречаю смешного Водолазкина. Я не знаю, почему ни в "Лавре", ни в "Авиаторе", ни в "Брисбене" нет смешных пассажей, но Евгений Германович, оказывается, может это и получается у него отменно.

А о книге-то, о книге, что ж не сказала? Ах, ну да, исправляюсь. Историк аспирант Соловьев пишет исследование о генерале Ларионове, которое ляжет в основу его диссертации. И все? И ВСЁ, что может дать неленивому и любопытному читателю потрясающе хорошая книга.