4 В поисках внутреннего рая

Каждой музыке нужен собственный источник, который раскроет всё уникальное сочетание звуков, все переливы и перепады. Если источник не соответствует звуку, то сразу же возникает какая-то внутренняя неловкость у слушающего, как будто ешь эрзац-конфетку. Я, пожалуй, выступаю тут в роли плохонького советского радиоприемника, висящего на столбе, который даст вам услышать слова и самые высокие ноты, но прелесть всех созвучий до конца не раскроет. Позвольте мне все равно немного нарушить тишину, ведь иногда золотой самородок можно вытащить и из грязи.

Этот роман наполнен музыкой, на которую накладываются герои, сюжет, идеи. Язык музыки сочетается с другими языками, становясь символом и способом выражения. Если бы я лучше разбиралась в музыкальной теории, то могла бы через использовавшиеся в обилии в романе понятия раскрыть внутреннюю музыкальную логику произведения, но выдавить могу только лишь жалкую метафору о тремоло и сольфеджио, ведь герой всю жизнь учится петь свою партию.

Структура романа напоминает две бегущих навстречу друг другу линии: одна прямая и твердая - настоящее главного героя, а другая пунктирная, берущая начало тонкой светлой линией, чтобы потом слиться с предыдущей. Первая ведется от лица Глеба Яновского, достигшего славы гитариста, столкнувшегося со внезапной невозможностью выполнить удававшееся с детства тремоло – свидетельство надвигающейся жизненной катастрофы. Болезнь Паркинсона заставляет главного героя отказаться от старого пути и искать другой способ справиться с приближающимся концом. Вторая линия идет от третьего лица и рассказывает о детстве маленького Глеба, о его родителях, музыкальной школе, первом сексуальном опыте, метаниях души и поиске любви, о юной Катарине, ставшей его спутницей жизни на 30 лет, о знаковых внутренних событиях в жизни Глеба и внешних грозах, разрывавших политические облака.

Окунаясь в мир главного героя, в прорывающееся сквозь текст самоощущение, не могла не почувствовать любовь, какую-то сдержанную теплоту, которая, пожалуй, встречается и в других прочтенных романах Водолазкина. В этом, в основном, как мне кажется, заключается параллель между «Авиатором» и «Брисбеном» - герой, несущий на плечах всю тяжесть бытия, не источает сквозь поры страдание, от него не становится тошно, а от его поступков - противно, не думается: «Ох уж эта русская литература и страдания маленького человека!». Страдания есть, как есть боль, смерть, разочарования, но не в них самоцель истории, поэтому она обволакивает и убаюкивает, сначала погружая в светлую теплоту детских дней, теплоту настоящих воспоминаний, а потом с быстротой старого поезда провозя по станциям жизни. Через музыку выражается тоска о бренности бытия, не через описание эмоций, что делает текст немного отстраненным и нейтральным, а уже читатель добавляет в него свои эмоции. «Музыкальное проистекает из человеческого» звучит в романе, с чем, пожалуй, остается только согласиться, добавив, что литературное проистекает оттуда же. И чем богаче человеческое, чем больше нюансов звучит в нем, тем ярче получается литературное произведение.

Если продолжать не мной начатое сравнение с «Лавром» и «Авиатором», то «Брисбен» действительно кажется третьей частью хотя бы еще потому, что движение плавно переместилось в современность, по историческим меркам. Здесь поднимаются те вопросы, которые занимают умы людей нашего времени – идентичности, мультикультурализма, противопоставления двух народов, запутанности всего того, что окружает нас сегодня. Без бутылки не разберешься, как гласит известная народная мудрость. К этому часто прибегают и персонажи в миноре.

Через сложное происхождение главного героя, который вырос в Киеве, говоря по-украински, чтобы потом переехать в Петербург изучать филологию и писать про полифонию, а в конце концов вообще мигрировать в Германию, показывается запутанность тех тропинок, что мы проторяем каждый день с нашими культурными кодами и схемами поведения. В Глебе мне видится собирательный образ, исторически оправданный и ставящий актуальные вопросы. В тексте часто встречаются предложения на украинском, которые воспринимаются легко без перевода и как бы подчеркивают эти скрытые вопросы о необходимости такого ярого отмежевания. В этот момент вспоминается фраза Джеймса Кука, открывающая роман, которая намекает, что порой нужно отклониться от протоптанных тропок, чтобы найти новую землю. На все остальное есть Брисбен.

Так я плавно перешла к названию романа – «Брисбен» - город в Австралии, куда так хотела переехать Ирина, мать главного героя. Брисбен – символ солнечной стороны жизни, бессмертного лета и тепла, воплощение беззаботности. Рай внешний, куда стремится мать, когда стремиться нам нужно к раю внутреннему.