5 Жить в Пушкинском доме

В какой-нибудь прекрасной стране, еще более прекрасной, чем Англия, вполне могло возникнуть общество охраны литературных героев от их авторов.

По непроверенным мною сведениям, почерпнутым, однако из источника. заслуживающего всякого доверия. Андрей Битов говорил, что замолчал на два года после того, как прочел «Дар» Набокова. Потому что в мире, где существует такая русская проза, уже не создать ничего сопоставимого с нею. Рассказав об этом, мой собеседник выразил сомнение, не лукавил ли Андрей Георгиевич? Думаю, что нет, зачем бы ему? Только не оттого не писал, что и впрямь устыдился собственной малости перед лицом набоковского гения, но потому, что его талант в эти два года проходил стадию внутреннего развития, сопоставимую с имаго у бабочек. Внешней активности нет, внутри вызревает яркое и прекрасное, что надолго осенит все вокруг радужными крыльями.

Любя Битова с восемнадцати лет («Вид неба Трои»), я не понимала, однако, превосходных степеней, какими его аттестовали все, кто есть кто-то. С «Улетающим Монаховым» и кое-какими рассказами такой уж большой любви не вышло, а до «Пушкинского дома» все не случалось добраться. Может быть, еще долго откладывала бы, когда бы не уход писателя в края доброй охоты. Но так уж мы, люди, устроены, что надежнее прочих поводов, привлечешь внимание оставшихся, умерев. Почтить память автора правильнее всего чтением его книг, и мы с одним очень хорошим человеком решили взяться за «Пушкинский дом»: она перечитывать, я читать.

Такова предыстория. История же в том, что, как вся русская литература вышла из гоголевской «Шинели», так вся она (за исключением Набокова и, будем до конца придирчивыми, Бабеля, Зощенко, Ильфа с Петровым, Леонова. Булгакова, Эренбурга, Солженицына. Шаламова, Домбровского, Платонова, еtс) сто лет спустя вошла в «Пушкинский дом». Ну, намолотили вы, матушка, начали за здравие, кончили за упокой. Да нет же, просто необъятного не обоймешь и всегда найдется кто-то, кто язвительно вбросит лептой вдовицы свои четыре копейки ограниченного знания, имея целью уличить автора в невыполнении контрактных требований: а как же от вашего лица одна тут говорила, что вся литература уместилась? Непорядочек. Это всего лишь попытка обозначить черту, которой гений писателя отграничил круг явлений, нашедших отражение в романе от тех, которые не могли в него поместиться по той же причине, по какой никому не под силу выпить моря..

А все-таки «Пушкинский дом» оставляет у читателя впечатление – невероятно расширенного, словно бы за счет того четвертого измерения, о каком говорил герой Булгакова, внутреннего пространства, в противоположность компактному внешнему и совсем уж скромному событийному. Ведь по сути, что происходит в романе? Вот мальчик Лёвушка Одоевцев, профессорский сын и внук, до поры не знавший о том, что дед репрессирован. Эдипов комплекс реализуется в нем неприязнью к отцу, и, в противовес, а также в значительной мере замещая отсутствующую фигуру деда – в симпатии к Диккенсу дяде, вернувшемуся «оттуда». Дед был гений и стоял у истоков структурной лингвистики, вернулся семидесятилетним, выпотрошенным системой, неспособным и не желающим вписаться в реальность нового времени маргиналом, хотя бы и с высверками прежней гениальности. Семью, которая однажды отреклась от него, отверг. Был отправляем на принудительное лечение, умер в чужих людях, после, как водится, канонизирован. Незадолго до смерти Лёва встречался с дедом, но близости не вышло, Одоевцев-старший увидел в потомке мелкую подловатую душонку неблагодарного потребителя. А внук, защищая самооценку, постановил для себя, что не так дед и умен.

Это была первая часть «Отцы и дети» (салют, Иван Сергеич). Вторая, «Герой нашего времени» расскажет об отношениях с женщинами, выросшего и успешно паразитирующего на дедовых идеях, аспиранта Лёвушки. Их, женщин, как у всякого уважающего себя Печорина, трое: любимая героем Фаина, любящая его Альбина, и недурно проводящая с ним время Любаша. С мучительной ревностью к бывшему однокласснику и злому гению Митишатьеву. Унизительная история с кольцом должна бы заставить читателя презирать героя, ан нет – чем больше узнаю, тем больше люблю и склонна оправдывать. Ну, так всегда. Вот он еще вскормленный в неволе птичьим молоком филологии чужой барчук, а тут уже простой и добрый парень, как вы, как я, как целый свет, ну кто из нас на палубе большой не падал, не блевал и не ругался?

И, наконец, третья часть, «Бедный всадник», логически разбитая на четыре: «Бесы»», «Маскарад», «Дуэль», «Выстрел». Одоевцеву, в преддверие защиты диссертации, достается неприятная обязанность - дежурить на ноябрьские по учреждению. Нынешним, пожалуй, и не объяснишь, какой поганой частью официоза, отъедавшей самое золотое праздничное время, были демонстрации и прочая пафосно-патриотическая муть. Хотя, как по мне, в случае Лёвы, радоваться бы неожиданному одиночеству с возможностью не ходить на демонстрацию, поработать в вынужденном трезвом покое и тишине над диссертацией, примириться с миром, обдумать житье (хотя бы уже и не юношей). Да не тут то было, персональный бес Митешатьев не дремлет – завалился с приятелем, и «маленькой» (водка 0,25л.), а потом еще и еще. А тут и старый академический пенсионер, всегда благоволивший к Лёве, заглянул скрасить его одиночество. После еще какие-то люди подтянулись. Старика оскорбили, а пьяный Лев не понял, не вмешался, не защитил. Шабаш все набирал градус, обратившись уже непристойным хулиганством с вылазкой на салют, взгромоздившись на спину льву (Лев на Льве – это каламбур), и бегством от милиционера.

А потом будут два варианта финала: трагический и фарсовый. Первым сердце сожмется мучительной жалостью к совсем уже своему герою, вторым скажешь: ну вот и ладно. И останешься с пониманием, что судьба подарила тебе встречу с великим романом, одним из лучших в русской литературе ХХ века. Конечно, человек, давший миру такое, не исчезнет без следа, Вы говорили, что в Пушкинском доме нельзя жить? Можно, теперь и вы живете там.