4 «- Даже оружия нет… Меня только и спрашивают: товарищ полковой комиссар, когда кончим отступать? Почему клялись, что воевать будем только на территории врага? Почему немец напал внезапно? Где мы были?.. А что я им скажу? Я же начальник политотдела, а сказать ничего не могу…»

«— Угроза потери Крыма не есть еще сама потеря, — сказал Колыбанов. — Над Одессой не раз нависала угроза захвата, а ведь держимся… Может быть, удержим и Крым?.. Мы ведь убедили всех, что Одессу не сдадим, что Одесса есть, была и будет советской. И вдруг — самим уходить…»

— Разве так бывает, — говорили пленные, — чтобы наступающий уходил или уходящий наступал?

Илья Ильич Азаров, с мая 1941 года начальник оргинструкторского отдела Главного Политического Управления ВМФ, иными словами – не самый последний из комиссаров, которых больше, чем кого-либо другого боялись и ненавидели немецкие нацисты. Казалось бы, что может написать в своих мемуарах такой человек, кроме политэкономической мишуры, или общих фраз? Но Илья Ильич, на удивление, сыпет правдивыми фактами сквозь ура-патриотические строчки.

Книга вышла в 1966 году, на следующий год после того, как День Победы стал официальным праздником и не рабочим днем. Быть может, книга Азарова была обойдена вниманием именно потому, что написана политработником, которых уже тогда за глаза было модно считать не серьезными людьми, однако выказывая льстивое уважение при очной встрече? Как бы там ни было, но книга «Осажденная Одесса» показывает под таким критическим углом разрекламированный в течение десятилетий один из важнейших и трагических этапов ВОВ, что тот воспринимается уже не только как подвиг со стороны простых солдат и гражданских лиц, но и как предательство, или вредительство со стороны командования фронта и Военного совета. Если командир кавалерийского полка приказывает подчиненным прострелить ногу своим лошадям, а потом тащить их на себе, то вправе называть такое действо подвигом? Тем более, что лошадей пришлось тащить волоком и все они вскоре подохли? А ведь так и выглядела оборона Одессы со стороны: беспрецедентная самоотверженность населения города, моряков и солдат, но в тоже время противоречивые, бессмысленные и вредительские приказы командования. Различие в понимание обстановки во время войны между военным руководством и солдатами, напоминало расхождения во взглядах на политику фашисткой Германии накануне ВОВ.
Азаров: «Мы только провели на кораблях работу по разъяснению агрессивных намерений германского фашизма, призывали личный состав кораблей и частей к повышению бдительности и боевой готовности. Сообщение ТАСС опровергало наши доводы и сводило на нет всю проведенную работу: в нем говорилось, что распространяемые иностранной, особенно английской, печатью слухи о близости войны между СССР и Германией не имеют никаких оснований, так как Германия, как и Советский Союз, неуклонно соблюдает условия советско-германского договора о ненападении, и слухи о намерении Германии порвать пакт и предпринять нападение на СССР лишены всякой почвы. Во всеуслышание было заявлено, что слухи о возможной агрессии Германии являются делом враждебных Советскому Союзу и Германии сил, которые заинтересованы в дальнейшем расширении и развязывании войны.» Тогда не знал еще Илья Ильич, что во время войны доведется ему удивляться и недоумевать еще больше и по гораздо более серьезным причинам. Например:
1. Когда немцы начали бомбить Севастополь, когда среди мирных жителей Севастополя появились первые жертвы — 30 человек убитых, 200 раненых и контуженных, Нарком ВМФ Н.Г. Кузнецов приказал следующее: «переход на оперативную готовность № 1 тщательно маскировать. Ведение разведки в чужих территориальных водах категорически запрещаю. Никаких других мероприятий без особых распоряжений не проводить.»
2. С началом войны ни Николаевской, ни на Одесской военных базах не оказалось оружия. На просьбы одесситов выслать хотя бы винтовки, ответ был один: «оружия нет!»
3. Любое распоряжение на местах о перемещении материальных ценностей (горюче-смазочных средств, транспорта и т.д.) подальше от расположения противника трактовалось командующим флотом как паникерство и желание сдать город врагу.
4. Чтобы вывести части из окружения, надо прикрывать их, а на это не хватает сил и средств. Разрешения же на последовательный отвод войск не получено, как не получено и резервов. Командование ВМФ заверило всех, что Одессу сдавать не будут. Многие рабочие и их семьи, прибывшие в порт для эвакуации, узнав о том, что Одессу решено не сдавать, а защищать до последнего патрона, отказались эвакуироваться. А вот какая реакция была Г.П. Софронова, командующего Приморской армией: «— Я ухожу со штабом и армией в Очаков, — сказал Софронов.
— А как же Одесса? — спросил Жуков.
— Одессу будете оборонять вы — моряки — и приданные вам части.
Жуков напомнил, что есть указания Военного совета Черноморского флота и наркома отстаивать Одессу до последней возможности.
— Мы не собираемся уходить из Одессы, — продолжал он. — Мы можем прикрыть ее с моря и поддержать огнем артиллерии и кораблей, но оборонять с суши не имеем сил.
— Я сообщил вам это для того, чтобы вы не рассчитывали на нас и готовились, — твердил Софронов.
( Жуков Гаврил Васильевич, командующий Одесским Оборонительным районом. Не путать его с Г.К. Жуковым)
5. Когда в Одессу прибыли корабли для того, чтобы эвакуировать в Новороссийск 4000 гражданского населения и груз зерна, то вместо жителей Одессы представитель Военного совета Приморской армии распорядился принять на борт военнослужащих. Был приказ вывезти из Одессы всех военнослужащих. Одновременно, распоряжением руководства ВМФ, из моряков формировались полки для обороны Одессы на суше. из Севастополя прибыли 500 краснофлотцев, но при них ни одной винтовки. «Все было ново для моряков: и рытье окопов в полный профиль, и перебежки, и блокирование участка прорыва, и даже стрельба из винтовок.» Также, из Севастополя прислали 500 краснофлотцев, но при них ни одной винтовки. «-— Непонятно, зачем их прислали, — удивлялся он. — Люди у нас есть. Нет оружия… Мы докладывали Военному совету, что в Николаеве создана дивизия тылового ополчения в количестве десяти тысяч бойцов, но они тоже не вооружены. Просили оружие, а нам вместо этого прислали невооруженных краснофлотцев.»
Выяснилось, что оборудованные батальонные оборонительные районы по рекам Буг и Ингул частями армии не заняты. Значит, армия оборонять Николаев не собирается. Одесситы оставались один на один с противником.
6. Под Николаевым начали скапливаться крупные силы противника. Когда попросили нанести по ним удар авиацией, то получили ответ командующего флотом вице-адмирала Ф. С. Октябрьского: без решения Ставки авиацию флота использовать на сухопутном фронте он не имеет права… Вскоре, двум дивизиям Отдельной Приморской армии, понесшим уже значительные потери, кавалерийской дивизии и 1-му морскому полку предстояло выдержать натиск девяти румынских пехотных дивизий, одной танковой дивизии и двух кавалерийских бригад.
Справка: после конфликта между командующим приморской армии Софоновым и командиром Одесской военной базы Жуковым, Ставка Верховного Главнокомандования издало директиву об организации Одесского оборонительного района. Командующим районом с непосредственным подчинением командующему Черноморским флотом назначался контр-адмирал Жуков. Ему подчинялись отныне все части и учреждения бывшей Приморской армии, Одесской военно-морской базы и приданные ей корабли.
По всей видимости, оставленные на произвол судьбы практически безоружные военнослужащие Одесского гарнизона и жители города, должны были сложить руки от отчаяния. Но этого не произошло. Было налажено производство самодельных минометов и огнеметов, из тракторов делали подобие танков. Химическая артель «Комсомолка», снабжавшая город кремом для обуви, перешла на производство запалов для бутылок с горючей жидкостью. Оборону город держал дружно и гордо. В Одессу прибывали отряды добровольцев.
Из хроники: ««Господин генерал Антонеску приказывает: Командиров соединений, а также командиров полков, батальонов и рот, части которых не наступают со всей решительностью, снимать с постов, предавать суду по ст. 58, а также лишать права на пенсию. Солдат, не идущих в атаку с должным порывом или оставляющих оборонительную линию, лишать земли и пособий на период войны. Солдат, теряющих оружие, расстреливать на месте. Если соединение отступает без основания, начальник обязан установить сзади пулеметы и беспощадно расстреливать бегущих. Всякая слабость, колебание и пассивность в руководстве операциями будут караться беспощадно. Этот приказ немедленно сообщите всем частям, находящимся под вашим командованием».
Оружия не было. Когда прибыло очередное пополнение из Донбасса, то шахтеров решили вооружить гранатами, по две на человека. «На душе у меня был горький осадок: посылать людей в бой без винтовок, с одними гранатами…». «— Без оружия в бой — все равно что в шахту без отбойного молотка…». Шахтеры отправились на верную смерть и почти все нашли ее. Сколько бы ни повторяли слово подвиг, но оно не сможет заглушить полностью вопрос о смысле такого массового человеческого жертвоприношения. Особенно в свете того, что Одессу впоследствии просто сдали врагу, когда он этого не ожидал и не надеялся на это. Телеграммы от руководства ВМФ не отличались большим разнообразием: «Новой дивизии для Одессы выделено быть не может. Оружием будет оказана посильная помощь… Вам поставлена задача при имеющихся средствах удержать Одессу, и здесь должно быть проявлено упорство, мужество и умение. Примите все меры к удержанию противника на этих позициях, не допускайте ближе к городу. Кузнецов». Под предлогом того, что знаменитая артиллерийская батарея может достаться врагу, было решено… ее просто взорвать. Тяжело читать, как восприняли этот приказ бойцы батареи. Ведь они не только незадолго до приказа провели замену стволов, но и переделали некоторые орудия для стрельбы щебенкой! Ведь они верили, что Одессу сдавать не будут… «— Это — камнемет, — продолжал он. — Мы уже испытали его. Насыпается туда тонн пять-шесть щебенки, в специальное приспособление закладывается толу двадцать пять килограммов — и летит щебенка, куда ей приказано…
— Это на всякий случай, — вмешался комиссар батареи старший политрук Малинко. — Ребята решили драться всерьез. Если пушка откажет, камнемет есть…»
Из очередной телеграммы Н.Г. Кузнецова: «приданный дивизии 422-й тяжелый гаубичный полк оставлен в Новороссийске и в Одессу направляться не будет.»
Вскоре защитники Одессы получили приказ организовать десант в Григорьевку. Позднее, этот десант войдет в историю. Десантники уничтожили четырех-орудийную батарею противника, стрелявшую по городу прямой наводкой. Румыны были деморализованы, многие из них сдавались в плен. Защитники Одессы грезили о масштабном наступлении, чтобы отбросить врага еще дальше от города. Хозяйственники занимались подготовкой к зиме: заготовляли овощи, занимались квашением, заботились о производстве железных печей, брали на учет твердое топливо; уже было сшито около десяти тысяч теплых рубах, шаровар, шапок. Одесса жила мыслью, что вот-вот мы погоним врага. «когда наши части перешли в наступление на Ленинталь — хутор Дальницкий. Завязались бои, длившиеся целые сутки. Местами доходило до рукопашных схваток. Враг же не выдержал натиска и начал отходить.
Было захвачено двести пленных. Со многими я беседовал. Они рассказывали о подавленном настроении солдат и офицеров, вызванном изнурительными и безуспешными для них боями под Одессой, говорили о больших потерях в своих подразделениях, заявляли, что при таком сопротивлении русских румынам никогда не видеть Одессы. Один из штабных офицеров при опросе заявил (Лемперт достал свою записную книжку): «В нашей дивизии потери колоссальны, сомневаюсь, чтобы кому-либо из ее состава довелось праздновать победу в Одессе. Здесь, под огнем русских, погибнем все».
И вот в такой момент приходит очередная телеграмма от Октябрьского. «…в связи с угрозой потери Крымского полуострова, представляющего главную базу Черноморского флота, и ввиду того, что в настоящее время армия не в состоянии одновременно оборонять Крымский полуостров и Одесский оборонительный район, Ставка Верховного Главнокомандования решила эвакуировать ООР и за счет его войск усилить оборону Крымского полуострова. Командующему ЧФ и командующему ООР составить план вывода войск из боя, их прикрытия при переброске, при этом особенное внимание обратить на упорное удержание обоих флангов обороны до окончания эвакуации. Командующему ООР все, не могущее быть эвакуированным: вооружение, имущество и заводы, связь и рации — обязательно уничтожить, выделив ответственных за это лиц»…

Гаврил Васильевич Жуков
Остается только догадываться о том, что могли чувствовать люди, которые выстрадали и заслужили победу, а их заставляли все бросить и оставить город противнику. Вот как описывает эту сцену Азаров: «По вызову Военного совета из всех секторов обороны прибывали на совещание командиры и комиссары частей. Радостно встречались «соседи справа» и «слева», знакомые, товарищи, соратники, пожимали друг другу руки. Настроение у прибывающих было боевое. Ни одного унылого лица. Многие не сомневались, что их вызвали в штаб для анализа наступления в Юго-Западном секторе и решения вопросов о дальнейшем наступлении. Только тот, кто внимательно всматривался в наши лица, чувствовал внутреннюю тревогу. Жуков даже почувствовал себя как будто виноватым перед этими честными и храбрыми людьми и, как мне показалось, только для оправдания сказал, что инициатива в постановке вопроса об эвакуации исходила не от Военного совета Одесского оборонительного района, а от Военного совета флота…»
К слову сказать, сам Азаров мечется в своих воспоминаниях. Очевидно, не очень просто пойти на компромисс со своей совестью. Когда сдали немцам Полтаву, он долго распространялся на тему того, как психологический удар это нанесет нашим войскам. И вот добровольная сдача Одессы. Без всяких оснований. Да что говорить, если даже своим прямым подчиненным, он не смог обосновать странный приказ: «Бочаров сказал, что ни один политработник не одобряет сдачи Одессы; так и говорят: не «эвакуация», а «сдача». Вся работа комиссаров пошла насмарку. «Вечером 6 октября нам доложили, что звуковещательные станции противника на переднем крае призывали бойцов Красной Армии переходить на их сторону, говоря: «Одессу большевики оставляют. Ваше сопротивление бесполезно». А ведь возможно, что у немцев и самих не было все в порядке. Ведь как объяснить то, что вместо бомб самолеты противника сбрасывали на город пустые бочки и куски железа? Вряд ли это был гуманизм. Быть может и у них после длительной осады были перебои со снарядами? Даже пленные румыны удивлялись, когда узнали о готовящейся эвакуации советских войск: « — Разве так бывает, — говорили пленные, — чтобы наступающий уходил или уходящий наступал?» Хотя, судя по диалогу между Азаровым и Жуковым, накануне ухода последнего корабля, Илья Ильич, возможно, не сильно переживал, в отличие от Жукова:
— Ты будешь что-нибудь отправлять в Севастополь?
Жуков посмотрел на меня удивленно.
— Распорядись, — что нужно, погрузят. Время еще есть, — сказал я серьезно, зная, как дороги бывают иные вещи, особенно те, к которым привык за долгие годы.
— Город оставляю… Целый город… А ты о вещах.»

Город был оставлен. Точно так же, как позднее был оставлен и Севастополь. Но сравнивать эти два события нельзя, так как они не равнозначны. У одесситов был шанс отстоять город. Мне кажется, что прав был Гаврил Васильевич Жуков, который пытаясь убедить Октябрьского отменить решение об эвакуации, сказал точные слова:
«— В дерзком рывке всегда меньше риска, чем в медленном поднятии рук!»
Очень жаль, что его не послушали. Аминь