4

 – Своим друзьям я обычно показываюсь в виде петербургского интеллигента, которым я действительно когда-то был. Но не следует делать выводов о том, что я действительно так выгляжу.
– А что тогда видят остальные?
– Не буду утомлять вас деталями, – сказал барон. – Скажу только, что во всех шести руках у меня острые сабли.
– Какой же из ваших обликов настоящий?
– Настоящего у меня, к сожалению, нет, – ответил барон.
(В. Пелевин)

Изучая все доступные сохранившиеся свидетельства, документы и легенды, Леонид Юзефович кропотливо разбирается с личностью барона Унгерна.
Первое, что приходит на ум при чтении, мысль, что с властелином Урги что-то было очень неправильно глубоко внутри. Эмоциональная скудость, блеклость выражений лица, обусловленная предположительным недоразвитием окологлазных мышц, тех, что обеспечивают выразительность взгляда. Напрашивается назвать его ненормальным, маньяком. Попутно мне является призрак Оберштайна, который скучным голосом комментирует, что у него-то самого бедность мимики объясняется врожденной слепотой, а чтобы подобное было свойственно полноценному зрячему, это, знаете ли, определенно дефект психики. ( Несмотря на занудность интонаций, ощущается, что господину военному министру приятно внезапно обнаружить человека, на фоне которого можно выглядеть чуть ли не гуманистом)
Ярлык маньяка так истрепали сценаристы триллеров, объясняющие им всё подряд, что он перестал что-либо объяснять, поэтому смотреть на Романа Федоровича Унгерн-Щтернберга приходится внимательно, с разных сторон ( и не только на него самого, но на людей и события вокруг - тоже, неслучайно у книги подзаголовок "и мир, в котором он жил")
Барон Унгерн как зеркало Гражданской войны. Точнее - линза, фокусирующая и прожигающая. Да, хаос, и страна поломалась как лед на реке. Да, кровавых зверств немало, что с одной, что с другой стороны, но подвести теоретическую базу "Интернационал возник в Вавилоне" со всеми сопутствующими коннотациями от блудницы вавилонской до жидомасонов, не всякий сподобился.
Барон Унгерн как предвестие. Свет с Востока, тайны тибетских мудрецов, Запад прогнил, Рерихи и прочие тогдашние Мулдашевы. Рудольф Гесс вместе с будущим фюрером еще только читают про арийцев и Шамбалу, а барон уже вовсю практически руководствуется. Унгерн-Штернберг - первый одиночный нарыв, через него прорвались идеи, которые впоследствии породят фурункулез мирового масштаба.
Барон Унгерн как белый вождь. Он считал штабных за недолюдей. Вообще не очень считал людей за людей. Разве что тех, кто имел смелость и(или) отчаянность в ответ на его наезды схватиться за оружие. ( Так и видится, как барон отступает нехотя, порыкивая, вздыбив шерсть на загривке) Отличался звериным (боевым, но не стратегическим) чутьем, безрассудной храбростью, давящими чарами одержимости. Особенное впечатление производил на людей суеверных и малообразованных. Монгольские степи оказались подходящим ареалом обитания для него. Эндемик нашел свою нишу и сказал себе не только "теперь всё можно", но и "нужно" и "иначе никак".
Барон Унгерн как альтернативно умственно одаренный. Жестокость и внушаемый ею страх в качестве единственной скрепы привели к закономерному финалу. Унгерн верил, что видит людей насквозь, и старательно этот миф поддерживал. Компенсировать свои большие и малые расхождения с реальностью он умел только путем экзекуций, пыток и казней. Он был безжалостный дурак.
Барон Унгерн и люди вокруг Атаман Семенов с историей его дружбы и недружбы с Унгерном. Борис Волков, въехавший в Ургу в шляпе, вот же пижон. Пан Оссендовский, сумевший расположить барона к себе и поиметь профит: убраться невредимым, написать книгу. Резухин, который, кажется, исполнял функцию стратегических способностей на внешнем носителе. Сипайло, о котором сказать только "палач" означает сказать мало и мягко. Не думайте, что я перечислила всех.

Книга очень хороша для перечитывания. Всякий раз можно вычитывать разные грани людей и событий.