4.5 Монета, упавшая на ребро

В одной английской сказке король задает кентерберийскому аббату загадку: «Где середина Земли?». Не сносить бы, как это в сказках водится, аббату головы, если бы не бедный пастух. Он переоделся в одежду аббата и предстал перед королем. В ответ на его загадку он ударил посохом по земле и сказал: «Здесь». И был чертовски прав. Неважно чем стучать и где стучать, на берегах Туманного Альбиона или в гордой независимой маленькой Македонии. Где ты, там и центр, даже если ты не Соломон и не Дарий (первый плагиатор, как нам сообщают). Другое дело, что из этого следует, а вывести всего можно много. Особенно если начитаешься македонского постмодерниста, который не только здорово рассказал о старой идее, что мир – это текст, но еще и рецензию на свою книгу написал и вставил в эту же книгу, после этого мне уже как-то неловко писать что-то еще, что я лучше автора что ли?

Лучше – хуже, мужчины – женщины, слово – звук, символ – реальность, паук – кувшин. Вся книга состоит из попарных полярных противопоставлений. И очень важно как смотреть и с какой позиции. Это как картина Тивадара Костки Чонтвари «Старый рыбак», увидишь на ней Бога или Дьявола, зависит от того, к какой половине приложишь зеркало.

Вот и к книге такой же подход. Можно увидеть эзотерическую сказку в первой части произведения и историю несчастной школьной любви во второй. Но можно посмотреть иначе. И увидеть символ во всей его красе и безобразии, настоящее превращение текста в реальность, а реальности в текст. Когда буква «Ж» (самая разлапистая и цепкая буква алфавита) превращается в паука, который плетет и плетет свою сеть. И читатель попадается в эту сеть, и, сам того не замечая, соблазняется силой авторского слова. А итогом соблазна будет блуд, а итогом блуда будет человек-паук новый сказитель Илларион, который поведает, что чтение – работа опасная, можно сказать подвиг. А может быть до Иллариона дело не дойдет, будет лишь пожелтевшая тетрадка юношеских стихов о любви и фиолетовая, как прекраснейшее из видений, молния, убивающая мужчину среднего возраста, сумевшего хотя бы раз в жизни помочиться на этот мир. Хотя это жест грубый, народный и так нельзя. Или можно? Что совершенно необходимо справить нужду на собственный памятник – с этим давно разобрались, а как быть с электричкой?

Читатель, Ваше сердце полно молчания или тишины? (Да-да, отсылка к Павичу, я не скрываюсь в отличие от некоторых). Но ведь где-то в глубине осталось у Вас воспоминание о трогательной (и ужасной) школьной влюбленности в девочку с косичками или мальчика (без). Забыть невозможно. Как невозможен хлопок одной ладонью. Невозможна упирающаяся в небо лестница, девять шагов до заветной двери, сонм ангелов и голос свыше: «Я Господь, Бог Авраама, отца твоего…» ну и так далее, кто любит спать на камне, знает, что там в следующей серии. Как невозможно гулять по воде, не повисев на кресте. Как невозможно стать мужчиной, не бросив вызов обществу, пусть даже в лице уродливого физкультурника (и не говорите мне про джип, голую задницу и любимую девушку в чужих объятиях). Партия сказала «надо», герой не ответил, перешагнул через лестницу и стал подниматься выше и выше к небу, пока не достиг вершины мира, пупа Земли, и там не было счастья, одно лишь горькое вино (без звезды, дыма и чая).

Я не люблю цирк. Но это единственное место, где не только камень может сделаться хлебом, но и хлеб камнем. Место, куда ведет надпись «Только для сумасшедших», куда стремятся все губящие свои дни робким и примитивным способом жить. Где женщина может быть чашей, а видение сказкой. В цирке прячется Лествичник от мира снаружи, чтобы обрести мир внутри. У монастыря та же функция, но цирк серьезнее. У всего есть тайна, у мира – в потайных комнатах и древних мозаиках, у цирка – в разнице между тренировкой и выступлением. Есть второе дно у старого чемодана, прячущего рукопись, есть загадка у замка, который открывается не только железным ключем, но и золотым.

Всех давно волнуют вопросы подлинности и подделки, оригинала и копии, единичности и множественности. Если заменить все детали корабля, будет ли Тесей владельцем? Если построить копию гротов Ласко, сможет ли она заменить оригинал (этот, как его, на букву «Б», об этом целую книгу написал). Если нарисовать копию с копии с копии картины огня, то станет ли пламя менее жарким? Если роман В. Андоновского переведен на несколько языков, значит ли это, что в каждом из них теперь существует своя отдельная книга? (Попутный вопрос, если в латинском алфавите отсутствует буква «Ж», значит ли это, что в Латинии нет пауков?) Если в начале текста всегда стоит «Я», то теряет ли человек индивидуальность, подписав заявления о вступлении в партию?

На этот и многие другие вопросы, Вы, единственный и неповторимый читатель, не найдете ответов в книге. Но прочитать ее все равно стоит ради языка, языковой игры, играющего философа, философской мысли, мысленного эксперимента, экспериментального романа, романизированной истории, исторической непрерывности и непрерывного и непрекращающегося языка. А еще можно понять или заново переосмыслить, что есть символ, что есть слово, чего на свете вовсе нет. И подумать об эквивалентности, конечно. Многое повторяется в жизни, мы читаем похожие книги (даже с совпадающими героями), мы знакомимся с похожими людьми, мы похоже влюбляемся и похоже любим кого-то. Похоже, но не эквивалентно. Это как следы на парте, оставшейся навсегда в прошлом:

Школьная сказка
Следы нашего расставания
На дорожке, где мы ходили,
Уже новым асфальтом залили.
Лишь остались на задней парте
Знаки, будто мы расстояния
Отмеряли на старой карте.

Икс и игрек, минус и плюс,
А под ними, где профиль твой,
Нацарапанное «Я люблю…»,
Зацарапанное — кого.
Здесь нас нет с тобою давно,
Только парты как монументы.
Плюс и минус слились в одно,
Так близки, но не эквивалентны.