0 Санта-Барбара на правом берегу Волги

Продолжение «В лесах» переезжает с левого берега Волги на правый, гористый, и вместе с этим, сложные и суровые характеры левобережных героев сменяются на… сложные и суровые характеры правобережных. Миллионщика и правильного семьянина Марко Данилыча Смолокурова сгубил практически квартирный вопрос – знакомый диагноз про то, что чем больше денег, тем хуже характер. Пока купец проворачивает очередные сделки за тюлений жир, его единственная дочь Дуня познаёт таинства очередной секты – приверженцев странных плясок в одних рубахах, читателей и почитателей таинственных книг о боге, который везде и всюду, который, разумеется, самый настоящий, а не тот, про которого в дурных книгах-библиях написано.

«На горах» - безусловно, более осмысленное высказывание Печерского: роман во всех смыслах более идеологически жесток и однозначен. Где вера, а где суеверие, где правда, а где хитровыдуманная ложь, принимаемая, впрочем, за правду? На примере неокрепшей юной души Печерский еще тогда показал, как аналоги очередных иеговосвидетелей могут очаровать и охомутать. Казалось бы, зачем им новые адепты, когда и так желающих вступить в ряды любителей хороводов в одной рубахе и так полно? Причина здесь та же – разумеется, деньги, без которых ни одна секта не сможет нормально функционировать. Разбираться во всем этом хитросплетении судеб призваны уже знакомые по первому тому дилогии герои – купец Чапурин теперь уже счастливый дед, смекающий, что дела у его товарища Смолокурова пошли куда-то не туда. Впрочем, кажется, вполне заслуженно – на сцены издевательства богача над собственными работниками Печерский не скупится. Смолокуров в романе – типичный божок, узнаваемый типаж человека «да ты вообще знаешь, кто я такой?» и поминающий все свои влиятельные знакомства, если что. Всё в жизни воздаётся по делам его – так и разбирается со Смолокуровым провидение. Купечество для Печерского здесь очередной символ зла, каблук сапога, топчущий рабочий и честный люд, тот случай, когда деньги не решают всё, а только доказывают – счастливую жизнь и спокойную смерть и за них не купишь.

Дочь Смолокурова при этом ищет в своих религиозных метаниях именно правды и честности – и традиционно не находит их. По Печерскому, разумеется, единственно верный исход – причастие к единой вере, уход от старообрядчества, дикости, замешанной на деньгах и лжи. Так «хлыстовская» секта оказывается прямо-таки сборищем штампов о извращённой вере, так и новая игуменья, знакомая нам бойкая девица Флёнушка становится сухой и растерявшей всю свою яркость Филагрией. Эти перемены уничтожают единственное светлое и верное – возможную любовь между ней и её поклонником. В очередной раз Печерский отрабатывает сценарий несчастливой любви – у него то отец-тиран решает жениться на невесте сына и сын, разумеется, то ли спивается, то ли погибает, то счастливая юная девица вдруг испускает дух, не пережив своего греха, то страдает по своим девичьим грехам уже престарелая игуменья, глядя на объект пылкой когда-то любви – при этом, объект оказывается тем ещё прохвостом. Все страдают, потому что, как мы помним, у Печерского и идеальных людей нет, да ещё и сам по себе идеал – недостижим, и в жизни, и в любви, и в вере. Само время такое – неизбежно наступающая на пятки поволжской провинции Москва и Санкт-Петербург закидывают свои сети всё дальше, то в леса, то до гор теперь добралась. Оттуда, из столиц, веет будущим, слишком странным для местных реалий. Там верят в другое, там ведут себя иначе, там иные скорости, да беды, правда, всё те же – уж Печерскому ли не знать. Он хочет показать – вот, мол, даже местные купцы, и те погрязли в «неправильной» торговле, обманывая друг друга и собственных работников, в надежде урвать лишний рубль, в мечтах о быстрой наживе и золотых горах, которые где-то там непонятно где, но люди бывалые точно видели. Меняется само время, меняет оно и людей. Они, разумеется, стареют – одних ничему жизнь не научила, разве что, пожалуй, развратила еще больше. Другие осознают, что жизнь прожили как-то не так, но теперь-то уж с этим ничего не сделаешь, уже помирать пора. Жизнь прошла, как и не было – теперь другие купцы, якобы честнее, теперь и вера другая, якобы лучше, и любовь чище, а справедливость, считает Печерский, все-таки должна восторжествовать, пусть и довольно своеобразно. Зло повержено – и то, которое насаждает лживые истины, и то, которое сгубило живую душу, и вообще всякое, про которое и в лесах, и на горах, тут каждой сестрице по серьгам. Настоящая любовь торжествует, но ощущения хэппи-энда здесь почему-то нет. Ведь кажется, что торжество единой церкви, так давно ожидаемое (ещё бы, почти девятьсот страниц!) на поверку также испорчено жаждой наживы и власти, будущее светлое вовсе не так светло, остается надеяться, что хоть любовь тут настоящая.

В итоге, этот роман слишком по разному был воспринят и читателями, и критиками – порой излишне очевидная дидактика и нравоучительные интонации вряд ли вызывали одобрение, путанная идеология вызывала вопросы – за кого тогда вообще тут надо ратовать, кому и во что верить, если между строк все равно выясняется, что все продажные, правды нет и все мы обречены на логичную, но почему-то одинокую смерть? Справедливо будет, впрочем, заметить, что даже при всех своих недостатках, дилогия остаётся настоящей энциклопедией о раскольнической жизни, повлиявшей на русскую культуру в значительной степени – писатель Короленко брал труды Печерского за образец, Горький отмечал замечательный язык, «лишенный всяких варваризмов», художник Нестеров нарисовал по романам ряд картин, а режиссёр Холмский снял по нему целый сериал (впрочем, ужасный). Сам писатель при этом всё равно остаётся где-то на задних полках книжных шкафов – до очередного раза, пока кому-то не захочется выяснить, как жили-не тужили люди в Заволжье: и тут же окажется, что поменялось-то, на самом деле, не так уж и много.