5 Белла Лугоши твой дед

Его бледное, хладное, мускулистое тело светилось в темноте, в глазах был огонь страсти, а на белых зубах и полных губах застыли капельки крови...

В XXI веке что-то пошло не так, и мы утонули в вампирской литературе различной степени пошлости. Более того, каждая новая книга про сосущих кровь и летающих над городом красавчиков претендует на экранизацию. Как говорится, спрос рождает предложение.

В 1931 году вышел фильм Тода Браунинга Дракула, прошедший через цензуру того времени и сильно урезанный. В нём не было эротики (ни то что секса, даже поцелуй вырезали), леденящих кровь сцен и прочего. Да что говорить, в нём не было даже клыков! Вся мистичность создавалась игрой света и тени да кадрами глаз Беллы Лугоши, хитрющих таких глаз в неестественном, нарочитом свете.

За несколько десятилетий образ вампира оброс всякими непременными атрибутами: холодная плоть мёртвого тела, клыки, отсутствие отражения, какие-то суперспособности, боязнь света и чеснока, смерть только от осинового кола, огня или серебряной пули. Грубо говоря, то, что вышло из мифологии, обернули красными блестящими тряпками, поднасыпали страз и блёсток, добавили ужаса, страсти и похоти — вот вам готовый массовый продукт. Сегодня вампир без клыков и сосания крови всё равно что русский без балалайки и бутылки водки.

«Девица Кристина» ("Domnișoara Christina") была написана в 1936 год, ровно между двух огней: когда все уже наелись «Дракулы» Брэма Стокера (1897), но ещё не перешли на уровень «Интервью с вампиром» (1976) и других последователей.

Элиаде обращается к румынскому фольклору. Стригой (упырь) — ведьма, выходящая из могилы, насылающая на жертву кошмары и вызывающая видения. Это всё отлично вписывается в канон магического реализма, где сон и явь переплетаются так, что герои не могут отличить одно от другого. Егор видит умершую Кристину, закрывает глаза, открывает — видение пропадает, чтобы через мгновение явиться вновь, но уже в другом ракурсе. Новая реальность — сон в сне. Помимо основной линии — вампирской, фольклор проникает на все уровни книги. Так кормилица рассказывает девочке Симине страшные сказки, а умирающую Санду крестьянка пытается спасти заговором. Ещё один пласт романа — романтический, Егор — типичный романтический герой, отвоёвывающий свободу у потусторонних сил. Интересно, что хозяйка дома цитирует стихи Михая Эминеску, упоминая и его поэму «Лучафэрул , не намёк ли это на Люцифера? Кстати, религия и христианские мотивы тоже здесь есть: гости дома, столкнувшись с нечистью, начинают произносить молитвы, а само имя — Кристина, «посвящённая Христу», — как-то идёт вразрез с её дьявольской натурой.

В доме, где живёт барыня и её дочки, нет хозяина. Более того, даже и не говорится, а был ли барин и куда он делся. У Кристины есть кто-то, кто стоит над ней и накажет её за любовь к смертному. «Хозяин», предположительно, — это то хтоническое существо, с которым сталкиваются в парке доктор и г-н Назарие, сам чёрт или чёрт его знает кто, но точно потустороннее нечто (его даже собаки боятся).

В конце романа нас ждёт