2 О сильной слабости эмпирики

Немного странно, что на эту книгу нет рецензий (да и вообще, на Тойнби почти нет никаких отзывов). В связи с этим чувствую себя чуть-чуть неуютно – боюсь, мой отзыв может создать не совсем правильное впечатление об этом прославленном историке. Но что поделать – кто-то же должен быть первым?
Много раз убеждался – многотомные, серьезные исследования на десятки томов, сводимые в рамки краткого и лаконичного (для исследуемой темы) труда, страничек на 500, не то чтоб перестают блестеть – а как-то блестят совсем не тем и не так. Вот Арнольд Тойнби – без дураков, один из самых значимых и популярных историков ХХ века, оказавший огромное влияние не только на историческую науку, но и на всю западноевропейскую философскую мысль. Творческое наследие – огромно. Идейное наследие – еще больше. Практическое наследие (Тойнби один из архитекторов послевоенного мира) – тоже сложно поддается описанию (ввиду размера). Тойнби был у меня в вопросах при сдаче кандидатского минимума – хотя тогда я, признаться, с первоисточниками не знакомился, ограничившись сухими выжимками из учебника. И вот теперь, наконец, дошли руки.
У наследия Тойнби в России не очень счастливая судьба (и дело даже не в малом количестве рецензий на ЛЛ) – его фундаментальный труд, Постижение истории, полноценно так и не переведен на русский язык. 12 томов в России усыхают до одного-двух, со скромной припиской «в сокращении» - в то время как это, наверное, самое губительное, что может произойти с историческим трудом. «Цивилизация перед судом истории» это своеобразная выжимка, сделанная самим автором, где автор пытается высказать свои мысли, но подводя под основу крайне малую часть (из собранного) фактического материала. Тойнби не раз предпринимал попытку изложения своей концепции в лаконичном ключе – Роль личности в истории, Исследование истории – и, собственно, понятна главная преграда, возникающая на его пути.
На его пути встает базовая научная закономерность, которую я бы сформулировал так: «эмпирические теории в отрыве от эмпирики показывают свою слабость». Я не буду сейчас долго рассуждать на тему того, насколько правильно выведение теоретических закономерностей на основе эмпирических данных – да, такой подход работает, причем работает в целом ряде наук, но даже в них его надо применять с повышенной осторожностью. Мир кишмя кишит ложными корреляциями, совпадениями (устойчивыми совпадениями, а не чистыми случайностями), двойными и тройными взаимосвязями – вытащить из всего этого бульона что-то конкретное, да суметь формализовать, да экстраполировать, да верифицировать – задача не то чтоб для гения, а, судя по всему, вообще маловыполнимая. Природа явно не хотела, чтоб ее можно было изучать, а значит чисто практическим опытом, без теоретических моделей, не обойтись. Теоретические модели, построенные на опыте, всегда хрупки – они не живут в отрывы от опыта, и, более того, легко и просто разрушаются другим опытом. Только теоретизация может спасти их от такой жесткой «кувалды эмпиризма», которая их и породила, но вот ведь незадача – они сами продукт эмпиризма, и, получается, что модель становится противоречивой еще на стадии формализации. Нет, я не призываю отказываться от эмпирического опыта – но проблема в том, что эмпирика – это вообще враг научного прогресса. Абсолютно очевидно, что солнце вращается вокруг земли. Абсолютно очевидно, что земля плоская. Теоретические модели вступают в противоречие с этими, казалось бы, абсолютно очевидными, эмпирически подтвержденными фактами, и… выигрывают. Поэтому я не очень доверяю чисто эмпирическим данным, в отрыве от моделей, их интерпретирующих. И особенно я им не доверяю в истории.
В данной книге Тойнби соединяет свои исторические знания (бесспорно, очень богатые) с философскими, и выдает их таким разнородным комком. Эклектичность книги видна невооруженным глазом – автора носит от освещения особенностей истории древней Греции, и вдруг он начинает делать общефилософские выводы. Возможно, в его Постижении истории это все сделано более гладко – но там и объем на порядок больше, и позволяет любые модернистские маневры. А тут…
Проблема осложнятся тем, что с целым рядом теоретических пассажей автора я никак не могу согласиться. Как, например, относиться к похвальбе греко-римской истории, на том основании, что там мало источников, и, дескать, исследователь не может запутаться, пока ее изучает? Признаюсь – я отмотал назад, посмотрел, еще раз посмотрел, и почесал затылок. Такой подход не составит чести даже студенту – что уж там маститом исследователю. А в студенчестве Тойнби обвинить сложно – даже более того. Чисто стариковские моменты в его работе тоже встречаются. Например, предлагаемая им концепция «поэтизация истории» как-бы сводит историю к какому-то рыхлому материалу, из которого историк должен вылепить свою концепцию. «Поэтическое» восприятие прекрасно – для поэта, но не для историка, который, на секунду, претендует на формирование цивилизационных концепций. Не смущаясь своего тезиса, автор жмет дальше, и настаивает на «чувственном восприятии истории». Я не против – чувственное восприятие хорошо, когда пытаешься с побежденной страны побольше репараций выколотить. Тут и слезу можно подпустить, и много чего еще – но предлагать это в серьезной исторической работе?
Отдельная песня – чисто идеологические соло автора. Причем они идеологические даже не в концепции политической идеологии (что, в целом, понятно, и что можно простить любому историку – все не без греха), а в такой жесткой религиозной. Безусловно, внимательно прочитавший «Протестантскую этику и дух капитализма» Макса Вебера , Тойнби не мог не учесть ее в своей работе – но получилось как-то слишком жестко консервативно. Религия как один из главных факторов определения пути цивилизации – да, конечно, это можно рассматривать серьезно, но в огромном-огромном пуле. Автор строит как-бы новую концепцию абсолютно из старых кирпичей (не все, кстати, бесспорны), но делает эту концепцию подчеркнуто эмпирической. Т.е. Тойнби оставляет все слабости выбранного им подхода, а в качестве силы предлагает условное (и явно скажем небесспорное. Например, автор те цивилизации, которые хорошо знает – имеет склонность объединять, а те, которые знает не особо – начинает дробить. Чего стоит разделение на Шумерскую цивилизацию и Вавилонскую цивилизацию. Ну и ставшие вдруг «задержанными» Османы. Кхм.) деление на локальные цивилизации, да образ Бога как методический инструмент. Да, религии у автора очень много – причем много как к месту, так и не к месту.
Еще больше настораживает социальное реформаторство автора – по мере прочтения книги становится понятно, что автор четко формировался в детстве, под воздействием доминирующих тогда идей – и все эти идеи он мало того, что пронес через всю жизнь, но и вывалил в свои научные труды под видом крепких теоретических построений. Чего стоит одна идея перевода светских структур на религиозный фундамент? Создание мирового правительства (в сочетании с религиозной компонентой, понятно, что автор имеет ввиду что-то типа масонства (а может и само масонство, черт его знает))? Кооперация граждан и государства? Весь суповой набор классического британца начала ХХ века, но ретранслированный под видом исторического откровения. И да, я не готов отрицать, что «История – это божественная сила в движении» - не готов отрицать просто потому, что даже не считаю нужным это обсуждать. Но эта концепция дает творцами истории чуть ли не божественный мандат на социальное реформаторство – и здесь я уже не готов считать данную книгу безобидной.
Возможно, когда все это размазывается на 12 томов – то читается намного лучше. Но я сомневаюсь. Возможно, эта книга когда-то и была революционной – сейчас это уже не читается. Закончу чужой цитатой:

«Сравнительная история глазами Тойнби… Что это такое, как не воскрешение в XX веке старого литературного жанра, бывшего в своё время популярным, давшим столько шедевров? От Лукреция до Фонтенеля жанр этот именовался «Диалогами мёртвых». Подытожим в двух словах. То, что в «A Study of History» достойно похвалы, не представляет для нас ничего особенно нового. А то, что есть в нем нового, не представляет особенной ценности… Нам не преподнесли никакого нового ключа. Никакой отмычки, с помощью которой мы бы могли открыть двадцать одну дверь, ведущую в двадцать одну цивилизацию. Но мы никогда и не стремились завладеть такой чудодейственной отмычкой. Мы лишены гордыни, зато у нас есть вера. Пусть до поры до времени история остается Золушкой, сидящей с краю стола в обществе других гуманитарных дисциплин. Мы отлично знаем, почему ей досталось это место. Мы сознаем также, что и её коснулся глубокий и всеобщий кризис научных идей и концепций, вызванный внезапным расцветом некоторых наук, в частности физики… И в этом нет ничего страшного, ничего такого, что могло бы заставить нас отречься от нашего кропотливого и нелегкого труда и броситься в объятия к шарлатанам, к наивным и в то же время лукавым чудотворцам, к сочинителям дешевых (но зато двадцатитомных) опусов по философии истории» (с) Люсьен Февр