2.5 Ту тикет куда блин?

– Он англичанин, – повторил Бык Маллиган, – и он считает, в Ирландии надо говорить по-ирландски.
– Нет спору, надо,– сказала старушка, – мне и самой стыд, что не умею на нашем языке. А люди умные говорят, язык-то великий.
«Улисс»

Творить с историей можно всякое: долгое время принято было вколачивать её со всей дури в ближайшую стенку и вешать сверху картинку. Например, многофигурное полотно в надёжной раме подробностей, с жирными мазками сюжета, прописанной светотенью характеров, с аллегорической композицией и уводящей в даль перспективой, полотно, на котором уместно будут выглядеть и батальные сцены, и барочные гирлянды с завитушками, и традиционно жиденько читающийся на заднем плане пейзаж, пышные драпировки и обнажённые тела в полном расцвете физиологических подробностей, и пятки блудного сына, и силы небесные, надзирающие из правого верхнего угла, и автор, выглядывающий из-за плеча второстепенной фигуры заказчика, и возникшие естественным путём или искусно наведённые кракелюры. Можно ещё повесить автопортрет в костюме соответствующей эпохи — перемещение во времени себя любимого и освещение придирчиво избранных событий с высокомерной точки зрения потомства. Можно просто всё забрызгать краской от души, с размаху, как прилетит — так и красиво, в том и правда, или аккуратненько залить пустоту чёрным до краёв — другой не годится. Можно повесить криво, можно вверх ногами, лицом к стене или в подсобку. Можно вообще ничего никому не вешать — не писать, то есть, никаких исторических романов. С чем тут же и согласились — навалят в кучу всякого, табличку концептуальную установят — разбирайтесь, кому не лень. Всё это вот, в рамках, давно не актуальное, прости господи, искусство — оно на полках, усердно собранных предками в обмен на макулатуру, оно в музеях под охраной строгих старух, всё учтено, каталогизировано, доступ закрыт, мест нет. И Эдвард Резерфорд, старательно выписывающий свои бесконечные «лондоны», «парижи», «нью-йорки», хорошо это понимает, на звание художника не претендует и плотно осваивает проходную нишу, ту, что на выходе — там, где репродукции, путеводители, открытки, тарелочки с видами городов и прочие сопутствующие праздношатающемуся ценителю ходовые товары. Плоские, глянцевые, набившие оскомину, отретушированные, с передержанной в сепию цветовой гаммой — мне совершенно не интересные (и не только по причине тотального отсутствия денег и вкуса к накапливанию барахла), но, вроде как, необходимые, чтобы никто не усомнился — вон я где был и чего видал, а не только в аквапарке головой стукнулся.

И, конечно, нечестно, очень нечестно предварять продукцию Резерфорда цитатой из Джойса - примерно, как писать на коробке с синтетическим соком «100 % вкуса на 20 % дешевле». Но как-то же надо продавать этот мерч самому себе, нагружать щемящими аллюзиями, привычной атрибуцией, хоть каким-то смыслом, оживлять умозрительный конструктор лего «Дублин» - поголовно испытывающие иррациональную любовь к Ирландии соотечественники на ура должны с этим справляться, каждый своим секретным способом. И если б мне попалась прям в руки эта серая книжка в своей серой обложке (терпеть не могу серые обложки), я бы может и радужными понями, впряжёнными в призрачную колесницу Кухулина её разрисовала, не только Джойсом, а, может, в шкуру любимой коровы святого Кириана переплела — не просто же так воду лить на эти неповоротливые жернова, чем я и занимаюсь сейчас, после того как удалила текст из ридера — много места занимает - и худо-бедно вправила челюсть, вывихнутую на 635 примерно странице особо смачным зевком (заразно, правда?)

Формально тут всё правильно: есть специфическое пространство — ладно, пусть будет Дублин, хотя речь в книге об Ирландии и её беспрестанных неприятностях в целом (слышала, издатели просто порвали резерфордофский труд «Ирландия» пополам — а то такой солидный не брал никто сразу), есть объединяющие, настырно следующие один за другим периоды времени, есть персонажи, передающие места в этой истории по наследству, и вроде как призванные втянуть в неё читателя, сделать его свидетелем не только перипетий своих коротеньких и узнаваемо перепутанных жизней, но и некоего поддающегося анализу исторического процесса. Но при всех внешних атрибутах саги у автора выходит полная её противоположность: на фоне католическо-протестантских качелей, казни королей, экспансии англичан, славных революций, великого голода, холеры и повальной эмиграции (галопом, не сбиваясь с курса, заданного любым учебником, включая википедию) характеры героев не выявляются, а нивелируются до полного расфокуса, до осознания, что нет никакой необходимости запоминать, кем и в какой последовательности приходятся друг другу все эти Смиты, Уолши, Дойлы и О'Бирны, существовали они когда-нибудь в реальности, или просто понадобились Резерфорду для массовки. Только что ты приготовился наблюдать за переживаниями юной порывистой девы, влюблённой в «типичного» ирландца — слабого, но обаятельного, и - раз — она уже дауна родила от другого такого же, только что бесплодные родители стояли на коленях у священного колодца, вымаливая младенца — бац — а он уже скончался в преклонных годах, перспективная линия фанатичного и коварного кальвиниста Пинчера рассасывается сама собой — скачем дальше, Кромвель мимо пробежал - и сгинул, родные братья, предусмотрительно воспитанные в разной вере — взаимозаменяемы, Морин, плачущая над издевательской карикатурой в лондонской газете — где она, куда канула? Туда же, куда остальные, чьи судьбы по задумке автора, вроде как, столь тесно переплетены — просто жили-жили такие не мясные, не карамельные, а потом умерли — и всё, потом новые родились. Спросите: а разве иначе бывает? Скажете: шикарная книжка, надо сериал снимать? Надо. В том случае, конечно, если вам не про людей интересно, а про деление амёб в дурной бесконечности. И даже на декорации бюджет уйдёт минимальный, потому что упомянутый исторический фон из википедии — не фон даже, а эхо, тени на стене, даже не тени — они хоть живые, а репродукции, открыточки, тарелочки, весь этот хлам.

Резерфорд, нет слов, вызывает уважение мерчендайзерским талантом терпеливо раскладывать свой товар по полочкам, но, чесслово, читать его «Дублин» в разгар Самайна — чем-то похоже на нарушение гейса.