4

«Макбет» был самой первой шекспировской пьесой, которую я смотрела в Малом театре, и с ней у меня связано много воспоминаний. Взявшись читать новую книгу Ю Несбё, я поначалу думала, что Макбет – это всего лишь прозвище его нового героя и адресация к какой-нибудь его предыстории, но довольно быстро осознала, что передо мной не что иное, как нуарная литературная игра, трэш-версия Шекспира.

Пересказывать «Макбета» на новый лад? Зачем? Ведь все давно сказано, и в шекспировском архетипе уже больше четырех столетий ничего нельзя ни убавить, ни прибавить. Я не люблю каверы и римейки ни в кино, ни в музыке, ни тем более в литературе, и никакие лозунги о необходимости доступного «оживления» классики для нечитающих поколений не убеждают меня в обратном, но пропустить новый роман Несбё я никак не могла, возлагая на авторский детективный талант большие надежды и рассчитывая, что у него все получится лучше, чем у Э. Тайлер, Г. Джейкобсона, М. Этвуд или Т. Пратчетта, чьи шекспировские штудии меня совсем не впечатлили, и даже у Э. Ионеско, который тоже уже классика в своем роде.

Ю Несбё собрал в своем полицейском триллере всех, даже второстепенных персонажей «Макбета», наделив каждого новой жизнью, но старой судьбой (Макбет, Дуфф, Банко, Дункан, Малькольм, Леди, Геката, Ленокс, Ангус), и, к слову сказать, бережно обошелся с первоисточником, «так сложив его дивный ковер, чтоб пришелся узор настоящего на былое, на прежний узор». Он, как мне кажется, сохранил шекспировскую идею, что Макбет по натуре не патологический злодей, а просто запутавшийся в чужих интригах и упоенный властью человек, в котором тщеславие пробудило необузданное демоническое начало. Как в любом герое, в нем есть вечная человеческая двойственность геройства и злодейства, и колеблющиеся весы его желания проторить себе путь к власти под рукой Леди качнулись в сторону злодейства. Гегель очень правильно сказал о Макбете, что происходит «одичание его души» («Он хочет крови. / Кровь смывают кровью...»), и он движется от преступления к преступлению, все легче заглушая в себе голос совести. И нет ему спасенья, как камню, все быстрее несущемуся с горы. Древняя история в современных декорациях впечатляет, может быть, даже сильнее, чем классическая трагедия, потому что Шекспир – это где-то там-и-тогда, в далеком и нецивилизованном шотландском средневековье, а Несбё – это прямо здесь-и-теперь, в твоем городе, за твоим окном, на экране твоего компьютера, на страницах твоих газет.

Борьба за влияние, наркоторговля, заговоры, кровавые разборки, беспредел, развращение властью, продажность слуг закона, подлость, предательство… – все повторяется вновь и вновь, словно в злом кармическом кругу. Не хочется принимать факт, что нет, да, видно, и не было ничего, во что человечеству столько веков хочется верить: нет верной дружбы, нет чистой любви, нет благородной чести… То есть, наверное, они где-то есть, но почти раритетно, вымирающе, на страницах книг седых гуманистов, и уж тем более на это нельзя полагаться как на всеобщую ценность и данность. И от этого становится как-то неуютно и страшно. Получается, что никакие гуманистические идеологемы ни в том, ни в этом мире не работают, и человечество веками обманывало себя, придумывая красивые слова для несуществующих людских добродетелей? Всегдашняя готовность к предательству – это не порок, не смертный грех, а просто «хорошая социальная адаптация», «отчетливое понимание современных реалий»? А тот, кто пытается исповедовать веру в справедливость, в «не убий», в «не возжелай» и прочее – просто идеалист или даже… дурак? Книга дышит мраком и безнадежностью. Когда, казалось бы, достигнуто дно беспринципности и падать ниже уже некуда, несбёвские герои все равно продолжают падать и падать – в сумасшествие, в социальную шизофрению, в галлюцинаторные состояния («О звезды, не глядите в душу мне, / Такие вожделенья там на дне!»).

Я прочитала книгу с разными эмоциями - от ярости до жалости, - и мне она понравилась. Но не обошлось, конечно, и без передержек: мне показалось слегка неестественным время от времени вести рассказ от имени капли дождя или крысы, взбирающейся на окровавленное автомобильное кресло, или отождествить для читателя Инвернесский замок с казино «Инвернесс», а раритетный паровоз Берту с Бирманским лесом, или лишить первую сцену трех знаменитых ведьм… Опять же младенец в коробке из-под обуви, которого в сомнамбулическом эпизоде кормит грудью Леди, или детдомовские психотравмы Даффа и Макбета, или умение поймать брошенный в тебя нож на лету, всего лишь разорвав язык и превратив его в раздвоенное змеиное жало… Но, правда, если читатель почему-то ранее не был знаком с шекспировским сюжетом, его вряд ли все это смутит.

И вот еще о чем я задумалась: где-то я читала, что актеров, играющих «Макбета», с самого первого его представления в 1606 году, преследуют несчастья, потому что Шекспир использовал настоящие заклинания ведьм (они слышны в начале четвертого акта). Интересно, Ю Несбё не боится древнего проклятья?