5 Записки читателя-зануды

Роман Дины Рубиной «На солнечной стороне улицы» напоминает разговор с многословным и суетливым собеседником, который, рассказывая увлекательную, в сущности, историю, без конца растекается мыслью, то и дело уводит разговор в сторону, никогда не упустит случая рассказать кажущуюся ему забавной байку, не особенно заморачиваясь тем, насколько она придется к месту.

В этой книге есть практически все, что нужно, чтобы снискать читательскую любовь: яркие, задевающие за живое персонажи; удивительная атмосфера советского Ташкента; отличный сюжет; не чрезмерно мелодраматичная любовная линия; даже почти детективная разгадка в конце. Хотя и не сказать, чтобы загадка как-то особенно волновала на протяжении книги (будучи не очень внимательным читателем, ее можно и вовсе не заметить), но неожиданная, во всяком случае для меня, подробность биографии одной из двух главных героинь становится приятным бонусом.

При всех этих несомненных достоинствах в книге для меня оказалось довольно много раздражающего. В первую очередь, это упорное нежелание автора сконцентрироваться на главных героинях.
Звенящее, искрящее противостояние матери и дочери, таких разных, каждая по-своему притягательных, составляет основу романа и обеспечивает его энергией заведенной пружины.

Сама же автор в начале текста говорит о романе как о попытке собрать ташкентские голоса. Голоса эти, действительно, звучат по ходу повествования, но, на мой взгляд, прорезываются они как-то не к месту. Во-первых, их не так много, чтобы претендовать на какую-либо репрезентативность или обеспечивать панорамный вид на описываемый город. Большую часть текста читатель наблюдает Ташкент (а также вдыхает, трогает, пробует на зуб — в этом плане роман очень выпуклый, многомерный, это не 3D и даже не IMAX, а гораздо, гораздо круче) все же от лица художницы Веры Щегловой или ее матери Катерины. Другие рассказчики появляются внезапно, эпизодически, из ниоткуда, и туда же большая их часть проваливается, успев сообщить пару страниц подробностей своего ташкентского быта и ностальгических воспоминаний. Автора можно было бы понять, если б эти подробности нужны были для более полного восприятия основного текста, добавляли недостающие части этой цветистой восточной мозаике или еще как-то раскрывали главную сюжетную линию, но этого не происходит. Какие-то детали из рассказов безымянных «бывших ташкентцев» от первого лица дублируются в жизни и окружении главных героинь, но и только.
Уже к середине книги из этих «дополнительных» рассказчиков остается только один и, пожалуй, самый навязчивый. В девочке, живущей в Ташкенте шестидесятых, и в женщине, вспоминающей его из Израиля двухтысячных, невозможно не узнать саму Дину Рубину. Понимая, что лирический герой может быть не равен автору даже при совпадении фактов биографии, а равно то, что автор может расщепить свою личность на всех персонажей одновременно, тем не менее, невозможно избавиться от ощущения, что Дина Рубина конкурирует со своей героиней Верой Щегловой за романное пространство. Начиная со второй части книги, как раз тогда, когда читатель, уже основательно прикипевший ко взрослой Вере, спешит узнать о ее детской жизни, условного «автора» в тексте становится все больше и больше. До этого практически не присутствовавшая в книге в качестве героя девочка сначала появляется под предлогом встречи со своей ровесницей Верой, а потом окончательно обосновывается в тексте, и вот уже недоуменный читатель вязнет в пространных пассажах, посвященных богатому внутреннему миру маленькой Дины Рубиной, ее походах к учителю музыки и еще множестве историй, не имеющих никакого отношения к основной линии и, честно говоря, не слишком-то занимательных.

В конце романа автор вновь встречается со своей героиней, и в этой сцене так и сквозит то ли ревность, то ли зависть. Не знаю, может ли писатель вступать в такие отношения с собственным персонажем. Если это игра, то она определенно вышла убедительной, правда, на пользу роману это не пошло. Дина Рубина либо не удержалась от того, чтобы втиснуть побольше себя в роман о ташкентской художнице, либо коварно завлекла читателя практически посторонним ярким сюжетом в книгу, оказавшуюся частью автобиографии.

Хотя возможно, я и зря тороплюсь с выводом. Да, роман царапает своими излишествами и вызывает непреодолимое желание поспорить с автором о композиции, но разве он весь не про излишества и шероховатости, про сосуществование несовместимого, символом, венцом, воплощением которого является советский Ташкент, который и есть, по большому счету, главный герой романа, его знойное дыхание, его беспокойная душа. И ведь именно Ташкент, без сомнения, объединяет альтер эго автора и ее героиню-художницу, может, это и вовсе книга о любовном треугольнике, может, за сердце родного города автор воюет с соперницей-героиней, исступленно и обреченно, потому что сердце это давно уже бьется лишь в ее воспоминаниях, да на страницах этой книги.

В романе «На солнечной стороне улицы» есть много того, что занудливому читателю, возомнившему себя редактором, хочется вычеркнуть, сократить или подправить, но в нем, безусловно, есть жизнь, и это его достоинство определенно перевешивает все возможные недостатки.