4 Машина времени в молодость

Супер-мега-круто: тебе 16, ты придумал фишку - и она стала твоей жизнью и заодно жизнью чуть ли не миллионов. И что, никто так и не сказал: "кинь дурное", "вырастешь забудешь", "это не профессия"?! Говорили, и не раз. Как же важно бывает - не слушать и переть глупо как танк, чтобы этот мир прогнулся под тебя.

Слова песен — это не стихи второго сорта. Это часть произведе­ния, сделанного из музыки и слов по за­конам своего жанра, поэтому слова, ото­рванные от мелодии и ритма, самодоста­точным произведением, на мой взгляд, не являются. Во всяком случае, мне бы хо­телось, чтобы читатель напевал их хотя бы про себя, а не читал протяжно с под­выванием, как обычно поступают со сти­хами. Конечно, хорошо, если при этом он будет напевать именно ту мелодию, на которую эта песня поется.

Так пишет вначале автор. И действительно, на первый взгляд стихи простенькие, почти детские и формой, и содержанием, спотыкательные без забытых мелодий, как неровная старая мостовая. Но с той самой простейшей музыкой стихи возвращают себе знакомый тембр, и пробуждается в памяти ритм, и вдруг понимаешь, что нужно не спотыкаться о мостовую слогов, а... лететь над ней. И я начинаю кивать головой электронным строчкам и шепотом реветь знакомые припевы.

"Примитивный" мир прогибается. Трескается. Рвется... Вылупляется из старого блеклого кокона и расправляет прозрачные хрупкие крылья. Мостовая под ногами раскручивается, по обеим сторонам вырастают сказочные здания. Вросшие в землю по окна старые дома, замки радости и печали... Хрустальный город, где вместо окон зеркала. Кажется, что ты в толпе, кивающей тебе, когда киваешь ты... но когда ты проходишь мимо - улицы становятся пустыми. Только впереди мелькает фигура человека - надо догнать, это же продавец счастья!.. Или просто - розовых очков, которые в этом городе не стыдная, в крайнем случае детская цацка, а стильный (стиляжный?) аксессуар... Но взгляд перехватывает взрыв ультрамарина - почти задевая крылом, проносится над головой синяя птица...

Это мир молодой поэзии, машина времени в твою молодость.

Да, я не отстраненный наблюдатель. Я подкуплена. "Я выросла на ваших песнях" (похоже называется одна из книг Макаревича). Ищете объективности - сотрите из памяти щенячье умиление Макаревичем и "Машиной времени". Я, например, нехочунебуду. На фиг объективность.

Основной образ, который повторяется через всю книгу, - дом (старый, уютный, сказочный, один "где вечное лето", второй - "где зима"). Это говорит об ощущении поэтом бесприютности? Также город - как правило, пустой физически или психологически (полный немых равнодушных людей и редких чудаков и смельчаков). Цветной замок радости открыт для многих, но не для поэта, его всегда приветствует черно-белый замок печали. И лодка (позднее выросшая до корабля) уносит от боли к надежде.

Без музыки стихи голенькие и детские, наивные и все же милые в искренности, беззащитные и бессильные. Это встреча с мальчиком, без брони славы и гения - но беззащитность и искренность покоряют.

Мы себе давали слово:
Не сходить с пути прямого,
Но
Так уж суждено.
И, уж если откровенно,
Всех пугают перемены,
Но
Тут уж все равно.

Будем откровенны, этот набор слов вряд ли кто мог бы назвать гениальным... но... есть ли среди местных, кто не любит эту песню, кто хоть однажды не горланил ее что есть мочи в компании различной степени трезвости и порядочности?! Пойдем выйдем!..

Превратится в воду рек
Снег,
Станет облаком седым
Дым,
Станет домом
Твой родной
Дом,
Из руин воздвигнут вам
Храм.
Должен кончиться любой
Бой,
Победит, сомненья нет,
Свет,
Я возьму букет цветов —
Слов —
И раздам моим друзьям —
Вам!

Надо признать, мы любим Макаревича не за усложненную интеллектуальность, не за вычурные эксперименты с ритмом, рифмой, звукописью (хотя, например, "Отчего так жесток свет?" или "На Неглинке" имеют довольно оригинальную рубленую форму). Мы их любим именно за простоту, которая тайно приращивает смыслы. А также мы их любим за внетекстовое, за свою молодость, когда "свеча в окне" и тот, "кто все спалил за час... но в этот час стало всем теплей", были потрясающими до глубины образами, за первое открытие метафоры общества ("Марионетки" и "Песня про глупого льва") - простые, но такие ценные первые наши движения мозговых извилин.

Сейчас нас так просто не возьмешь, не очаруешь, не разжалобишь, мы застервенели, но от тех первых простых отречется разве что бессердечный. И мы сами наполним их другими смыслами, они многократно отзовутся нам глубоко личным эхом. Макаревич - одна большая метафора к слову "молодость". Но надо признать, есть и на самом деле глубокие тексты, безупречные с художественной точки зрения. Которые воспринимаются равновеликими с музыкой и без.

Как пробуждалась фантазия и какие многостраничные или многосерийные романы прокручивались в голове за пару минут звучания лаконичных "Варьете" (ну гениальное же!), "Монолог бруклинского таксиста", "Она идет по жизни смеясь". И теперь они рассказывают истории, но с нашим взрослением меняют детали и ужесточают финалы.

Не к чему придраться в художественном смысле в стихах "Памяти Галича", "Когда поднимались травы", "Когда ее нет", "Он был старше ее", "Слишком короток век", "Я снова жду..." - просто, но трогательно.

Чистая романтика, мостовые, розовые очки могли бы показаться приторными. Но ирония и самоирония, сатира на общество, язвительность разбавляют романтику. И не только стихами, но и скупыми меткими авторскими рисунками-шаржами.

Сегодня самый лучший день,
Пусть реют флаги над полками!
Сегодня самый лучший день —
Сегодня битва с дураками.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Когда последний враг упал,
Труба победу проиграла —
Лишь в этот миг я осознал,
Насколько нас осталось мало!

А как вам соседние стихи из семидесятых: в одном - не могу дождаться, когда пойду в армию, во втором - хочу быть миллионером и иметь изумрудный унитаз. Чего же Макаревичу хотелось больше?.. Я в растерянности.

Знаки совка - джинса, видеомагнитофон, белогвардейский романс, очередь в стиле постапокалипсис, многосерийная Марианна - воспринимаются сегодня забавными музейными экспонатами. Но интересно наблюдать, как те артефакты, которые должны были бы состариться и отмереть, расцветают новыми злободневными смыслами. Это и "Владимиру Вольфовичу", и "прозревшие по разрешению", и "Монолог гражданина, пожелавшего остаться неизвестным" (временная гласность - и вот уже, как и предсказано, "мягкоголовые демократы" едут на "обратной карусельке"), и "не надо красным молотом со сцены махать, которым били вас по голове", и "большая братва заседает в верхах, помельче братва — голосует", и "цепкие лапы родины".

...отпустите литовцев...
лучше друг по соседству
Чем враг в виде братской республики...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Может быть, мы и вправду
Большая-большая семья,
Только что-то семье не живется
Без танков на улицах,
Без талонов на воздух.
Без каторги и без вранья.

Естественно, за десятилетия розовые очки выцветают, чем больше номер страниц, тем больше горечи, длинных строк, хитрых ритмических рисунков, больше политики и сарказма. Неизменны - одиночество, усталость, чувство отделенности и тяжести времени.

Непесни легче читаются, не надо вспоминать сложный музыкальный ритм. И словесно они более сложные, насыщенные. Меня трогают...

И опять мне снится одно и то же:
За моим окном мерно дышит море,
И дрожит весь дом от его ударов
(На моем окне остаются брызги),
И стена воды переходит в небо,
И вода холодна, и дна не видно...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И на миг паруса закрывают небо,
И вода бурлит, и корабль отходит,
Я стою у окна и глотаю слезы,
Потому что больше его не будет.
Остается слякоть московских улиц,
Как на дне реки — фонарей осколки...

(Кто о чем, а я вспоминаю, как Фродо оставляет Средиземье.)

Интересно, как постепенно от "доброго Бога, которого нет" Макаревич приходит к "Иисус еще не здесь, но уже в пути". И в нашу "эпоху большой нелюбви" уже отсвечивают первые блики "места, где свет". Хотя гениальное "Вы не поняли, Лорд, я отнюдь не прошусь к вам в чертог. Мне вот только казалось, нам есть, что поведать друг другу" - это вне сборника, это в новом тысячелетии. Но предчуствуется.

Гимн Повседневности,
Реквием Клятвам
На Старой Крови,
Марш Равнодушия,
Оду Посредственности
И вечную Тему
Чьей-то Любви...

Кому я посоветовала бы эту книгу?.. А никому я ее не советую. Нет, не надо, не читайте Макаревича. Лучше слушайте его.

Па-беларуску...

Супер-мега-крута: табе 16, ты прыдумаў фішку - і яна стала тваім жыццём і заадно жыццём ці не мільёнаў. І што, ніхто так і не сказаў: "кінь дурное", "вырасцеш забудзеш", "гэта не прафесія"?! Казалі, і не раз. Як жа важна бывае - не паслухацца і перці па-дурному як танк, каб гэты свет прагнуўся пад цябе.

Слова песен — это не стихи второго сорта. Это часть произведе­ния, сделанного из музыки и слов по за­конам своего жанра, поэтому слова, ото­рванные от мелодии и ритма, самодоста­точным произведением, на мой взгляд, не являются. Во всяком случае, мне бы хо­телось, чтобы читатель напевал их хотя бы про себя, а не читал протяжно с под­выванием, как обычно поступают со сти­хами. Конечно, хорошо, если при этом он будет напевать именно ту мелодию, на которую эта песня поется.

Так піша напачатку аўтар. І сапраўды, на першы погляд вершы просценькія, амаль дзіцячыя і формай, і зместам, спатыкальныя без забытых мелодый, як няроўная старая брукаванка. Але з той самай найпрасцейшай музыкай вершы вяртаюць знаёмы тэмбр, і абуджаецца ў памяці рытм, і раптам разумееш, што трэба не спатыкацца аб брук складоў, а... ляцець над імі. І я пачынаю ківаць галавой электронным радкам і шэптам раўці знаёмыя прыпевы.

"Прымітыўны" свет прагінаецца. Трэскаецца. Рвецца... Вылузгвацца з старога бляклага кокану і распраўляе празрыстыя крохкія крылы. Брукаванка пад нагамі раскручваецца, паабапал вырастаюць казачныя будынкі. Урослыя ў зямлю па вокны старыя дамы, замкі радасці і суму... Крышталёвы горад, дзе замест вокнаў люстэркі. Падаецца, што ты ў натоўпе, які ківае табе, калі ківаеш ты... але калі ты праходзіш - вуліцы робяцца пустымі. Толькі наперадзе мільгае фігура чалавека - трэба дагнаць, гэта ж прадавец шчасця!.. Ці проста - ружовых акуляраў, якія ў гэтым горадзе не ганебная, на крайні выпадак дзіцячая брындзюлька, а стыльны (стыляжны?) аксэсуар... Але погляд перахоплівае выбух ультрамарыну - амаль кранаючы крылом праносіцца над галавой сіняя птушка.

Гэта свет маладой паэзіі, машына часу ў тваю маладосць.

Асноўны вобраз, які паўтараецца праз усю кнігу, - дом (стары, утульны, казачны, адзін "где вечное лето", другі - "где зима"). Гэта сведчыць пра адчуванне паэтам беспрытульнасці? Таксама горад - як правіла, пусты фізічна або псіхалагічна (поўны нямых абыякавых людзей і рэдкіх дзівакоў і смельчакоў). Каляровы замак радасці адкрыты для многіх, але не для паэта, яго заўсёды вітае чорна-белы замак тугі. І лодка (пазней выраслая да карабля) зносіць ад болю да надзеі.

Без музыкі многія вершы, вядома, страчваюць. Яны голенькія і дзіцячыя, наіўныя і ўсё ж мілыя ў шчырасці, безабаронныя і бяссілыя. Гэта сустрэча з хлопчыкам, без брані славы і (можа быць, нават так!) генію - але безабароннасць і шчырасць скараюць.

Мы себе давали слово:
Не сходить с пути прямого,
Но
Так уж суждено.
И, уж если откровенно,
Всех пугают перемены,
Но
Тут уж все равно.

Будзем шчырымі, гэты набор слоў наўрад ці хто мог бы назваць геніяльным... але... ці ёсць сярод тутэйшых, хто не любіць гэтую песню, хто хоць аднойчы не гарлаў яе што моцы ў кампаніі рознай ступені цвярозасці і прыстойнасці?! Хадзем выйдзем!..

Превратится в воду рек
Снег,
Станет облаком седым
Дым,
Станет домом
Твой родной дом,
Из руин воздвигнут вам
Храм.
Должен кончиться любой
Бой,
Победит, сомненья нет,
Свет,
Я возьму букет цветов —
Слов —
И раздам моим друзьям —
Вам!

Трэба прызнаць, мы любім Макарэвіча не за ўскладненую інтэлектуальнасць, не за вычварныя эксперыменты з рытмам, рыфмай, гукапісам (хоць, напрыклад, "Отчего так жесток свет?" або "На Неглинке" маюць даволі арыгінальную сечаную форму). Мы іх любім менавіта за простасць, якая таемна прырашчае сэнсы. А таксама мы іх любім за пазатэкставае, за сваю маладосць, калі "свечка в окне" і той, "кто все спалил за час... но в этот час стало всем теплей", былі ўзрушальнымі вобразамі, за першае адкрыццё метафары грамадства ("Марионетки" і "Песня про глупого льва") - простыя, але такія каштоўныя першыя нашы рухі мазгавых звілінаў.

Цяпер нас так проста не возьмеш, не зачаруеш, не расчуліш, мы засцервянелі, але ад тых першых простых адрачэццца хіба бессардэчны. І мы самі напоўнім іх іншымі сэнсамі, яны шматкроць адгукнуцца нам глыбока асабістым рэхам. Макарэвіч - адна вялікая метафара да слова "маладосць". Але трэба прызнаць, ёсць і насамрэч глыбокія тэксты, бездакорныя з мастацкага гледжання. Якія ўспрымаюцца роўнавялікімі з музыкай і без.

Як абуджалі фантазію і якія шматстаронкая ці шматсерыйныя раманы пракручваліся ў галаве за пару хвілінаў гучання сціслых "Варьете" (ну геніяльнае ж!), "Монолога бруклинского таксиста", "Она идет по жизни смеясь". І цяпер яны апавядаюць гісторыі, але з нашым сталеннем мяняюць дэталі і фіналы.

Няма да чаго прычапіцца ў мастацкім сэнсе да вершаў "Памяти Галича", "Когда поднимались травы", "Когда ее нет", "Он был старше ее", "Слишком короток век", "Я снова жду..." - проста, але кранальна.

Чыстая рамантыка, брукаванкі, ружовыя акуляры маглі б падацца прытарнымі. Але іронія і самаіронія, сатыра на грамадства, з'едлівасць разбаўляюць рамантыку. І не толькі вершамі, але і сціслымі трапнымі аўтарскімі малюнкамі-шаржамі.

Сегодня самый лучший день,
Пусть реют флаги над полками!
Сегодня самый лучший день —
Сегодня битва с дураками.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Когда последний враг упал,
Труба победу проиграла —
Лишь в этот миг я осознал,
Насколько нас осталось мало!

А як вам суседнія вершы з сямідзясятых: у адным - не магу дачакацца, калі пайду ў войска, у другім - хачу быць мільянерам і мецы смарагдавы ўнітаз. Чаго ж Макарэвічу хацелася больш?.. Я ў разгубленасці.

Знакі саўка - джынса, відэамагнітафон, белагвардзейскі раманс, чарга ў стылі постапакаліпсіс, шматсерыйная Марыяна - успрымаюцца сёння пацешнымі музейнымі экспанатамі. Але цікава назіраць, як тыя здабыткі, што мусілі састарэць і адмерці, квітнеюць новымі надзённымі сэнсамі. Гэта і "Владимиру Вольфовичу", і "прозревшие по разрешению", і "Монолог гражданина, пожелавшего остаться неизвестным" (галоснасць да часу і вось ужо, як і прадказана, "мягкоголовые демократы" едут на "обратной карусельке"), і "Не надо красным молотом / Со сцены махать, / Которым били вас по голове", і "большая братва заседает в верхах, помельче братва — голосует", і "цепкие лапы родины".

...отпустите литовцев...
лучше друг по соседству
Чем враг в виде братской республики...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Может быть, мы и вправду
Большая-большая семья,
Только что-то семье не живется
Без танков на улицах,
Без талонов на воздух.
Без каторги и без вранья".

Натуральна, за дзесяцігоддзі ружовыя акуляры выцвітаюць, усё больш горычы, доўгіх радкоў, хітрых рытмічных малюнкаў, больш палітыкі і сарказму. Нязменныя - самота, стома, пачуванне аддзеленасці і цяжару часу.

Няпесні лягчэй чытаюцца, не трэба ўспамінаць складаны музычны рытм. І слоўна яны больш складаныя, насычаныя. Мяне кранаюць...

И опять мне снится одно и то же:
За моим окном мерно дышит море,
И дрожит весь дом от его ударов
(На моем окне остаются брызги),
И стена воды переходит в небо,
И вода холодна, и дна не видно...
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И на миг паруса закрывают небо,
И вода бурлит, и корабль отходит,
Я стою у окна и глотаю слезы,
Потому что больше его не будет.
Остается слякоть московских улиц,
Как на дне реки — фонарей осколки...

(Хто пра што, а я ўспамінаю, як Фрода пакідае Міжзем'е.)

Цікава, як паступова ад "доброго Бога, которого нет" Макарэвіч прыходзіць да "Иисус еще не здесь, но уже в пути". І ў нашу "эпоху большой нелюбви" ўжо адсвечваюць першыя блікі "места, где свет". Хоць геніяльнае "Вы не поняли, Лорд, я отнюдь не прошусь к вам в чертог. Мне вот только казалось, нам есть, что поведать друг другу" - гэта па-за зборнікам, гэта ў новым тысячагоддзі.

Так, я не адхіленая назіральніца. Я падкупленая. "Я вырасла на вашых песнях" (падобна называецца адна з кніг Макарэвіча). Шукаеце аб'ектыўнасці - сатрыце з памяці шчанячае замілаванне Макарэвічам і "Машынай часу". Я, напрыклад, нехачунябуду. На фіг аб'ектыўнасць.

Гимн Повседневности,
Реквием Клятвам
На Старой Крови,
Марш Равнодушия,
Оду Посредственности
И вечную Тему
Чьей-то Любви.

Каму я параіла б гэтую кнігу?.. А нікому я яе не раю. Не, не чытайце Макарэвіча. Слухайце яго.