4 Стругацкие между сциллой гуманизма и харибдой всемогущества

Ошибка многих рецензентов в том, что они думают, будто повесть "Далекая Радуга" описывает типичные обстоятельства. Но с чего бы? Допустим, существует сотни подобных планет, где земляне проводят различные эксперименты и где все пучком: дежурные корабли, глубокие бункеры, нет детишек и прочая. А вот тут не сложилось. Слишком далека Радуга, слишком безопасны поначалу были опыты и скромны Волны. Вот и потеряли бдительность, расслабились. Вообще отсутствие настороженности, подозрительности, желания быть все время начеку и ожидать подвоха — не важно, от разумных существ или природы — это ведь характерная черта людей Полудня. Вспомните, как в соседней «Попытке к бегству» беспечны Антон и Вадим, прилетевшие на чуждую, странную планету. В этом они другие, эти люди Полудня, это нужно просто принять.

А вот что принимать не хочется, что я лично принимать отказываюсь, так это их отношение к животным. Ну возьмите вы себе пустынную планету типа Марса и гоняйте по ней Волны в хвост и гриву. Зачем же губить миллионы птиц и прочих зверушек? Они-то чем провинились? А собаки, «вечные мученицы», которыми бесконечно испытывают Нуль-транспортировку? Будущий двадцатимиллиардный разум коммунистов-землян не придумал ничего получше? Ему явно не хватает этического сознания. Детишек спасать, это, конечно, благородно, но в принципе укладывается в древнюю биологическую парадигму «эгоистичных генов», а вот отказаться от уничтожения животных — это уже новая ступень, слепой эволюцией не предусмотренная. Вот и получается, что великолепные люди Полудня на эту ступень еще не взобрались, целиком оставаясь в старой парадигме модерна, согласно которой человек — царь и бог вселенной, карающий и милующий по своему усмотрению и без угрызений совести. Хотя, казалось бы, уже встречен инопланетный разум, а значит, должно быть сформулировано и действовать какое-то Галактическое право, ограничивающее подобное хищническое мировоззрение...

И крайне символично, что могучие машины, способные останавливать Волну, названы «харибдами». Вот так и человек у ранних Стругацких оказался между сциллой своего розового гуманизма и харибдой своего технического могущества. К чести авторов, они вполне осознали это, забеспокоились и в корне изменили свой подход. Самое наглядное тому подтверждение: переход от «Беспокойства» к «Улитке на склоне».