5 Лошадь пусть думает, у нее голова большая

«Это разрыв башки», - говорит человек, литературные рекомендации которого не раз удивительно точно отвечали моим читательским ожиданиям. Робкое возражение, что голову хотелось бы сохранить хотя бы для того, чтобы посредством ее есть, разбивается железобетонным: «Совершенный отрыв башки» с подтекстом «оставь надежду, всяк». А поскольку со второй репликой вступает еще один человек, чьи книжные советы не раз отменно мне заходили, понимаю – значит, хорошие сапоги, надо брать. Тем более, что о романе Сергея Жарковского «Я, Хобо» слышу уже не впервые, хотя спознаться с творчеством автора до сих пор не пришлось.

Нет, первый сенсорный шок не связан с головой. Чувство, что она вот-вот разлетится на куски в попытке осмыслить-осознать-собрать воедино части головоломки, предлагаемой автором, придет, но чуть позже. Первое – невесомость со всем сопутствующим комплексом ощущений: отсутствие опоры под ногами, дезориентация, необходимость учиться производить привычные действия кривыми путями, непредсказуемость направления и траектории, по которой двинется предмет после столкновения с другим предметом.

В безосевом пространстве начинают нанизываться цепочки ассоциаций: молодые космачи с их опасными играми – это наверно потомки некоей искусственно созданной и успевшей деградировать к моменту описываемых событий расы? Космачи, потому что косматые? Допущение, что космос может стать объектом синтаксических манипуляций с использованием обидного архаичного суффикса «-ач» (рогач, снохач, трепач, дурачина только и приходят в голову, хотя есть еще трубач и палач, гм, замнем) – этого рода допущение не вдруг помещается в голову, хочет выплеснуться сразу во всех возможных направлениях. Оксюморон того же рода, как силиконовая груша, в сути клизма, что служит тут сосудом для недурного кофе.

Почему человек привязан к наклонному кресту? Он жертва изощренного садизма этих самых молодых космачей? Или здесь поклоняются неведомым жестоким богам и это ритуальное убийство? Не убийство? Жив, и сейчас спасётся? Пусть поторопится, они ведь могут вернуться, те, кто над ним издевался. Никто не глумился, а это он сам над собой совершил, зачем? Род фиксации тела в оптимальном для выхода из десятилетий нарколептического сна положении? Чем дальше, тем страньше.

Мало-помалу ситуация начинает проясняться. Человек вообще скотинка приспособляемая и вот ты уже минимально ориентируешься в невесомости романа, понимаешь, что «космач» не ругательство, а самоназвание Homo Cosmicus. Но есть еще бройлеры и серьезы, кто первые, кто вторые? И хобо из названия, кто или что он? Зачем о книге говорят, как о космоопере и сравнивают с «Гиперионом», когда ясно же, что киберпанк. Ну ладно, с чертами биопанка, но космическая опера, как жанр, предполагает множественность миров, по которым герои странствуют, размахивая световыми мечами, освобождают принцесс, свергают галактические правительства, вовлекаются в сложные интриги. А здесь убожество быта, ограниченного рамками, в которых только клаустрофил может выжить без особого ущерба для психики, да четыре литра воды в суточной норме – хочешь пей, хочешь ванну принимай, да стропорез вместо чудо-мечей. Впрочем, с последним герои управляются мастерски. Они ребята что надо, никакие гибсоновы киберпанкуши рядом не стояли. А язык.

Язык, которым написана книга, приводит на память Стругацких и Лазарчука; Набокова и Аксенова; Платонова и Бредбери (не суть, что последнего знаешь в переводе, емкость и особую космическую поэтику ему удалось передать). И еще это почему-то похоже на сказы Бажова. Хотя «почему», как раз ясно, по сути герои те же горнозаводские крепостные, только туннели свои штробят в глубоком космосе, но силы, с которыми вступают во взаимодействие, сродни Хозяйке Медной Горы: могут дать великий талант и почти обессмертить, но душу и счастье заберут. А впрочем, все возможные языковые изыски не отменяют тесного соседства с канцеляритом, техноязом, весьма органичным в ткани романа молодежным сленгом, лагерным арго, кучей перековерканных космополитических фразочек на всех языках (английский в приоритете).

Теперь стиль. Постмодернизм, мне ли его не опознать, когда последние полтора года выступаю в роли человека. измученного постмодерном. Какого только не потребляла: англоязычный, латиноамериканский, французский, японский, отечественный. Чтобы не быть голословной, пробегусь по линейке стандартов. Ирония, игра. черный юмор - ну. на этом тут все строится, говоря о синтаксисе, уже упоминала, но глубинный смысл с бесконечными воскрешениями того, кто предпочел бы умереть, с ненужной трассой, которую тянут. преодолевая нечеловеческие трудности (БАМ, Брежнев-Абманул-Молодежь, вселенского масштаба).

Интертекстуальность - о, да это апофеоз цитируемости, особенно в части Яниса Порохова, там просто какой-то фейерверк. Пастиш - все со всем склеивается. возьмите хоть флексии в "космаче". Фабуляция - угу, вывернутая наизнанку легенда о Джинне - Бен Гане одна из ключевых в романе. Пойоменон - герои постоянно работают с собственными и чужими дневниковыми записями, заметками, данными бортжурналов и проч, а в финале Марк пишет свою книгу.

Временные искажения - чего стоят полтора десятка лет до-жизни клонирования, а после полторы сотни лет, проведенных в наркотическом сне. Магреализм? Его столько, что можно намазывать на хлеб и пить чайными стаканами (простите - грушами). Технокультура, паранойя, минимализм - весь роман, но наиболее полно отражается в визите Шкаба на земной звездолет. Фрагментарность и поток сознания - это страшно затрудняет понимание вначале, но продравшись сквозь пленку поверхностного натяжения позволяет погрузиться в гротескный мир романа с головой.

К моему большому сожалению, постмодернистский роман в наших палестинах не может быть востребован в силу (непатриотично, но правда) малой подготовленности русскоязычного читателя к восприятию чего-то, сложнее Рубиной и Акунина, которых тоже нежно люблю. Сложная литература - это изысканное наслаждение. но и большая предварительная работа, а ментальный стереотип, исподволь культивируемый властью: "лошадь пусть думает, у нее голова большая". Что, выходит лично Путин виноват в том, что Жарковского мало знают? Разумеется, нет. В своей голове каждый сам себе Путин. А что до Лошади - Россия как раз под этим знаком, согласно структурному гороскопу. Есть надежда. И да, в "Я, Хобо" лошади иммуны против главной напасти, губящей людей. Двойная надежда есть.