Больше рецензий

22 августа 2018 г. 18:35

789

4 Дверь в оранжерею

Ольга Гильдебрандт, воспоминания которой я прочла недавно, адресат многих прекрасных и известных стихов Мандельштама, Гумилева (а кроме них, писали поэты и не столь известные).
Женственная, артистичная, изящная личность, дитя Серебряного века.
Та часть воспоминаний, где говорится о семье, домашних и близких – очень уютная, что-то диккенсовское, и такая деталь, которую я не встречала у других мемуаристов – она пишет, кто что любил из еды. То есть, сказала я себе, - если бы мне захотелось пригласить кого-то из этих людей в гости, я знала бы, что подавать на стол.
Там, где она рассказывает о молодости, о друзьях, знакомых, и поклонниках – возникает образ скорее оптимистичный, не совсем флипперши, но что-то вроде.
Когда же цитируется ее дневник – становится не по себе. Ей уже под пятьдесят, иных уж нет, а те далече, сама она на Урале, куда пригласила ее жить сестра, и чувствует себя несчастной. Она призывает смерть, вспоминает, что Блок умер, потому что захотел умереть. Пишет, немного погодя: "Но счастья нет. И разве есть счастье для старых женщин?.." - в это время ей 50 лет, сейчас такой возраст вовсе не кажется старостью. Думаю, дело в том, что ее молодость сложилась интересно, насыщенно, и немалую долю этой радости жизни составлял ее женский и творческий успех - по Невскому она шла, будучи артисткой, в толпе поклонников, эта толпа заполняла тротуар, человек 10-12. Любовники – поэт, художник, сама она берется за кисть… Вот как она пишет об отношении к ней Каннегисера (того, кто прославился, застрелив Урицкого): «от его египетских глаз шли - для меня - горячие волны, как будто открыли дверь в оранжерею". А когда от нее ушли молодость и красота – по ее ощущениям – эта условная дверь в оранжерею закрылась, воздух вокруг нее остыл, наполнился тоской. Когда читаешь ее письмо к погибшему гражданскому мужу, хочется плакать. Но дело даже и не в возрасте, может быть. Она вспоминает: «Гумилёв говорил, что он не встречал девушки, которая бы так умела радоваться, как я. Но это было до революции, до октября. После я погасла. Было уже не то горение. И не та радость». Может быть, в советской казенной, бездушной действительности ей не хватало воздуха, как Юрию Живаго.
Отрадно было узнать, что она все же рисовала, вернувшись в Ленинград (на Урале писала, что навсегда оставила живопись). Рисунки ее мне немного напомнили силуэты Андерсена, которые он вырезал из бумаги, особенно с танцовщицами.
В общем, прочитала книгу с интересом, а четверка – из-за тоски, в которую меня погрузил ее дневник и от которой мне нелегко было отделаться.

Комментарии


Вашу рецензию читать так же интересно как книгу. :)


Спасибо)


Правильно ли я понял, что политики (ее отношения к Сталину и его "соколам") в ее записях нет вообще?


Насчет соколов не помню)


Вспомнила, что там есть про убийство Канегиссером Урицкого - но ведь это еще до Сталина.