Они застали дядю Манто сидящим в седле своего стального коня. Раскинув руки, весь изогнувшись вперед, Яков Маркович крепко держал широкорогий руль. Мотор молчал, но зато сам дядя Яша, надув щеки, выпятив губы, громко и искусно изображал урчание мотоцикла. При этом он подпрыгивал на кожаном седле, наклонялся то в одну, то в другую сторону, делая виражи, переводя рычажок на высшую скорость, — словом, видно было, что Манто мчится полным ходом…
Заметив, что вокруг него собрались партизаны и впереди них стоят всюду поспевающие Володя и Ваня, Манто стал как бы притормаживать машину. Он потянул за какой-то рычажок под собой, затих, лишь изредка пофыркивая, и, очень строго поглядывая на всех, объявил:
— Машина отправляется на Симферополь. Пассажиры, занимайте места! Вовка, садись на багажник…
Володя не заставил себя просить второй раз. Он вскочил на кожаную подушку за спиной дяди Манто и ухватился, как полагается в таких случаях, за пояс водителя мотоцикла.
— Поехали! — провозгласил дядя Яша. — Держись на поворотах!.. — И снова запустил свой «губной мотор».
Кругом все хохотали. Дядя Яша так подскакивал на седле, что Володе пришлось крепко держаться за него, чтобы не слететь с машины. Он подпрыгивал, жмурясь и ухая от азарта. Это была лихая гонка на месте, упоительная воображаемая поездка. Дядя Яша на полном ходу успевал объявлять через плечо своему пассажиру названия знакомых мест, мимо которых они мчались в своем воображении: «Керчь-вторая!.. Владиславовка!.. Сарабуз!.. Семь Колодезей!» И люди вокруг, прислушиваясь к этим хорошо знакомым названиям, погрустнели, вспомнив о тех местах, поселках, селах, что остались там, наверху.