Александра смотрела на сцену. Из-за кулис появилась девушка в черной форме с гербами «Империи», передвинула стул, посмотрела долгим невидящим взглядом в зал. Взяла пульт от жалюзи, нажала кнопку. Сухой шорох наполнил зал – медленно открылись створки, пропуская в полутьму тусклый медовый свет – неверный свет московского декабря.

– Значит, все кончилось к лучшему для всех и все забыто? – продолжала Александра, лавируя между креслами, пробираясь к сцене. – А вот у меня нет такого ощущения. Я знаю одного человека, который умирает от страха, потому что прошлое не умерло. Я не видела его глаз, но слышала его голос. И за мной кто-то шел. И есть факты, которые я не могу просто так списать со счетов. Павел не собирался умирать. Иначе он не показал бы мне Променад Луи. Он хотел жить, пусть даже маленькой, никому не нужной жизнью. Тенью жизни, которой он жил в России. Его убили, и никто не хочет об этом знать. Так же могут убить и меня, и никто этим не заинтересуется. Ни на Ближнем Востоке, ни на Дальнем.

– У тебя зимняя депрессия, – помолчав, ответила Марина. – У меня, в общем, тоже.