Глаза у нас были неодинакового калибра, словно оружие. Он видел только крупные вещи, солидные, важные, сложные, занимательные. Я – маленькие и незаметные, простые, очевидные, не бросающиеся в глаза, несущественные и меленькие.
Он смотрел на целое, я – на детали. Он видел деньги, я – мелочь в кармане. Он – времена года. Я – дни недели. Он глядел в окно, а я соскабливала со стекла черные точки – мушиные отходы. Он говорил: пиджак, а я – пуговицы, переплетение ниток, ярлычок под воротником. Он видел уборку, я – мусор, полный клубков пыли, щепочек, дохлых мух и песка. Он смотрел на лес, а я – на отдельные елки и стремительно подраставшие березки да смородиновые кусты. Он видел целые годы, я – только вечера. Он – договоры, войны и мир, а я – человеческие лица, прохожих, что отворачивались и отводили глаза. Насколько важны эти различия?
Петро всегда ценил только полезное. Думаю, что, в сущности, он от этого страдал. Теперь на него снизошла благодать быть совершенно бесполезным. Ты мертв, Петро, и больше ни на что не сгодишься.