Горю не поможешь. Принуждением не поможешь. Насилием не поможешь. И стоять на том, что всегда и во всём одна сторона права, а другая всегда и во всём виновата – чему даже и поверить трудно – это уж, конечно, не поможет. И оставить всё как есть – тоже не поможет. Ежели тысячи и тысячи людей будут жить всё той же жизнью, и будет всё та же морока, они станут как один, и вы станете как один, а между вами ляжет непроходимая чёрная пропасть, и длиться это будет, долго ли, коротко ли, – сколько такое бедствие длиться может. И подходить к людям без ласки, без привета, без доброго слова – к людям, которые так поддерживают друг друга в беде и делятся последним куском, как, смею думать, джентльмен из Лондона не видел ни в одном народе, сколько он не исколесил стран – этим наверняка горю не поможешь, пока солнце не обратится в лёд. А перво-наперво – не видеть в них ничего, кроме рабочей силы, и распоряжаться ими, точно это всего лишь единицы и нули в школьной задаче, или машины, которые не знают ни любви, ни дружбы, ничего не помнят и ничего не желают, ни о чём не тоскуют и ни на что не надеются, и только погонять их, когда всё спокойно, и считать, что у них вовсе нет никакой души, а как только станет беспокойно, корить их за то, что они бесчувственные истуканы, – уж это никогда, никогда не поможет.