Бродил вечером по льду. Нет ничего изумительнее, ничего прекраснее полярной ночи! Сказочная картина, разрисованная красками нежнейших оттенков, какие только может придумать воображение. Это как бы расцвеченный эфир, от лёгкого колебания один пейзаж переходит в другой, и не знаешь, где собственно начинается один тон и кончается другой, и, однако, все они существуют, всё многообразие налицо. Твёрдых очертаний нет, всё мерцает, переливается тихой, дремлющей музыкой красок , далёкой бесконечной мелодией невидимых струн. Но разве не так же возвышенна, тонки и чиста, как эта ночь, и всякая красота жизни? Сделайте краски поярче, и это уже не будет так прекрасно.
Небо раскинулось над тобой, как необъятный купол — синее в вышине, зелёное ближе к горизонту, лиловое и фиолетовое совсем внизу. По ледяным полям бегут холодные сине-лиловые тени; и розовеют края льдин, обращённые к отсвету исчезнувшего дня. Наверху, в синеве купола, мерцают так же мирно, как всегда, друзья-звёзды, они никогда не изменяют. Луна повисла на юге огромным красно-жёлтым шаром с жёлтым кольцом вокруг и лёгкими золотистыми облаками, плывущими по синему своду.
И вдруг северное сияние расстилает по небосводу своё затканное серебром то жёлтое, то зелёное, то красное покрывало; вот оно расходится, потом опять беспокойно собирается в волнистые складки, развёртывается и колышется серебряной лентой. Ярко вспыхивают снопы огней и гаснут на миг, и вдруг взметываются к зениту огненные языки; их внезапно прорезает снизу от самого горизонта мощный луч, и — всё покрывало тает в лунном свете. Чудится — точно вздох отлетающего духа огня; лишь кое-где витают светлые облачка, смутные, как предчувствие, — это пыль, стряхнутая со сверкающей мантии северного сияния. Но вот оно снова вспыхивает, новые молнии прорезают небо — нескончаемая игра! А тишина ничем не нарушается, глубокая, хватающая за сердце, бесконечная, как симфония вечности.