Сострадание — плохой... «Жизнь взаймы»

Сострадание — плохой спутник, но еще хуже, когда оно становится целью путешествия.

В стране, где деньгам дают ласкательные имена, никогда не будет фашизма.

Смерть все еще не стала шовинисткой.

Мертвый уносит частицу тебя самого. Какую-то долю надежды.

Какая в том польза, даже если знаешь, что другой прав? Разум дан человеку, чтобы он понял: жить одним разумом нельзя. Люди живут чувствами, а для чувств безразлично, кто прав.

—... И почему эти стражи здоровья обращаются с людьми, которые попали в больницу, с таким терпеливым превосходством, словно те младенцы или кретины?
— Они мстят за свою профессию, — ответила Лилиан с ненавистью. — Если у кельнеров и больничных сестер отнять это право, они умрут от комплекса неполноценности.

— От судьбы никому не уйти, — сказал он нетерпеливо. — И никто не знает, когда она тебя настигнет. Какой смысл вести торг с временем? И что такое, в сущности, длинная жизнь? Длинное прошлое. Наше будущее каждый раз длится только до следующего вздоха. Никто не знает, что будет потом. Каждый из нас живет минутой. Все, что ждет нас после этой минуты, — только надежды и иллюзии.

— Когда человек здоров, ему легко чувствовать свое превосходство.

Водка нагоняет сон. Водка и ветер.

— Вам уже говорили, что вы очень красивая женщина?
— Да, — сказала Лилиан, вставая. — И притом в значительно менее примитивных выражениях.

Все, в чем мы считаем себя выше животных — наше счастье, более личное и более многогранное, наши более глубокие знания и более жестокая душа, наша способность к состраданию и даже наше представление о боге, — все это куплено одной ценой: мы познали то, что, по разумению людей, недоступно животным, познали неизбежность смерти.

— Люди всегда смешны, — возразил Клерфэ. — И если осознать это, жизнь кажется намного легче.

«Не мучь меня, — думал он. — Они всегда так говорят, эти женщины — олицетворение беспомощности и себялюбия, никогда не думая о том, что мучают другого. Но если они даже об этом подумают, становится еще тяжелее, ведь их чувства чем-то напоминают сострадание спасшегося от взрыва солдата, товарищи которого корчатся в муках на земле, — сострадание, беззвучно вопящее: «Слава Богу, в меня не попали, в меня не попали…»

Кто хочет удержать — тот теряет. Кто готов с улыбкой отпустить — того стараются удержать.

— Всегда приходится быть быком. Но думаешь, что ты матадор.

«Это и есть счастье, — думала Лилиан. — Минута тишины перед тем, что тебя ждет».

— На этот счет существует одна короткая история. В Париже во времена гильотины повели на казнь осужденного. Было холодно, а путь оказался долгим. По дороге конвоиры остановились, чтобы подкрепиться вином. Будучи людьми добрыми, они протянули бутылку приговоренному. Он взял бутылку и, посмотрев на нее, сказал: «Надеюсь, ни у кого из вас нет заразной болезни». И только тогда выпил. Через полчаса его голова скатилась в корзину.

Все романтические мечты рассыпались в прах, соприкоснувшись с действительностью, с холодом и одиночеством.

В наше время можно разделаться с деньгами двумя способами. Один из них — копить деньги, а затем потерять их во время инфляции, другой — потратить их.

— У меня такое чувство, будто я оказалась среди людей, которые собираются жить вечно. Во всяком случае, они так себя ведут. Их настолько занимают деньги, что они забыли о жизни.

Свобода — это не безответственность и не жизнь без цели. Легче понять, какой она не бывает, чем какая она есть.

Самые простые чувства — это и есть самые сильные чувства. И одно из них — ревность.

— Я хочу сегодня кое-что отпраздновать.
— Что именно?
— Взрыв чувств.

— Когда видишь, какие замечательные здания люди строили в старину, невольно думаешь, что они были счастливее нас.

«Странно, — подумала она, — как односторонен человек; он признает только собственный опыт и только ту опасность, которая угрожает ему лично. Неужели этот эстет и знаток искусств никогда не задумывался над тем, что чувствуют тунцы, которых уничтожает его флотилия?»

— Таковы люди, — сказала Лилиан. — Даже дураки — и те не всегда веселы.

Привязанность к собственности ограничивает и сковывает.

Не иметь будущего — это почти то же, что не подчиняться земным законам.

Жизни не надо смотреть в лицо! Достаточно ощущать ее.

Мужество вовсе не равнозначно отсутствию страха; первое включает в себя сознание опасности, второе — результат неведения.

Превысить скорость, данную людям, еще не значит стать богом. Говорят, что только человеческий мозг способен изобрести средства, с помощью которых человек превосходит свою собственную скорость. Это неправда. Разве вошь, забравшись в оперение орла, не превосходит сама себя в скорости?

Безрассудство еще не есть храбрость.

Разве здоровые люди знают, что такое смерть? Это знают только те, кто живет в легочном санатории, только те, кто борется за каждый вздох как за величайшую награду.

Неужели, чтобы что-то понять, человеку надо пережить катастрофу, боль, нищету, близость смерти?

Каждый человек живет при одной-единственной декорации; он свято верит, что только она существует на свете, не ведая, что декорациям нет числа. Но он живет на фоне своей декорации до тех пор, пока она не становится старой и потрепанной, а потом эта рваная серая тряпка покрывает его, подобно серому савану, и тогда человек снова обманывает себя, говоря, что наступила мудрая старость и что он потерял иллюзии. В действительности же он просто так ничего и не понял.

Впрочем, Бога было трудно обнаружить в большинстве людей, которых знала Лилиан. «Они не понимают жизни, — думала она. — Они живут так, как будто намерены жить вечно. Торчат в своих конторах и гнут спину за письменными столами. Можно подумать, что каждый из них — Мафусаил вдвойне. Вот и весь их невеселый секрет. Они живут так, словно смерти не существует. И при этом ведут себя не как герои, а как торгаши! Они гонят мысль о быстротечности жизни, они прячут головы, как страусы, делая вид, будто обладают секретом бессмертия. Даже самые дряхлые старики пытаются обмануть друг друга, преумножая то, что уже давно превратило их в рабов, — деньги и власть».

Всегда найдутся люди, которым хуже, чем тебе.

— Я не раз думала о том, должны ли женщины в моем положении выходить замуж, — сказала Лилиан. — Но ни один из аргументов не показался мне достаточно веским. Особенно тот, который выдвинул больной шахматист в нашем санатории. Он сказал, что в минуту смертной тоски хорошо иметь рядом с собой близкого человека, Не знаю, прав ли он; мне думается, что в такие минуты люди так безнадежно одиноки, что они и не заметят, если вокруг их кровати соберется целая толпа близких людей.

В больном всегда есть что-то отталкивающее для здорового. Но сейчас она поняла, что бывает и наоборот: здоровый может казаться больному вульгарным, как какой-нибудь нувориш обедневшему аристократу.

Человек всегда становится пленником своей собственной мечты, а не чужой.

Когда тебе кажется, будто все в абсолютном порядке, ты часто выглядишь смешным и стоишь на краю пропасти, зато когда ты знаешь, что все пропало, — жизнь буквально задаривает тебя. Ты можешь даже не пошевелить пальцем, удача сама бежит за тобой, как пудель.

Противоположность любви — смерть. Горькие чары любви помогают нам на короткое время забыть о ней. Поэтому каждый, кто хоть немного знаком со смертью, знаком и с любовью.

Каким неуклюжим становится человек, когда он любит по-настоящему! Как быстро слетает с него самоуверенность! И каким одиноким он себе кажется; весь его хваленый опыт вдруг рассеивается, как дым, и он чувствует себя таким неуверенным.

— Некоторые люди уходят слишком поздно, а некоторые — слишком рано, — заявил он, — надо уходить вовремя… так сказал Заратустра.

— У вас такой счастливый вид! Вы влюблены?
— Да. В платье.

Все зависит от тебя самого, от того, как ты сам ко всему относишься.

Почти ни один человек не думает о смерти, пока она не подошла к нему вплотную.

Почему трагические ситуации часто бывают еще и ужасно комическими?

Если ты хочешь где-нибудь жить, значит, ты хочешь там умереть.

Самые умные люди могут быть поразительно глупыми.

Пути назад в любви нет. Никогда нельзя начать сначала: то, что происходит, остается в крови.

Любовь, так же как и время, необратима. И ни жертвы, ни готовность ко всему, ни добрая воля — ничто не может помочь; таков мрачный и безжалостный закон любви.

Иногда бывает тяжелее смотреть на вещи покойного, чем на него самого.

Место, где ты живешь, не имеет ничего общего с самой жизнью,

Слишком большая заботливость, так же как и недостаток заботы, убивает больного.

— В безутешных ситуациях люди всегда ищут утешения где только можно. И находят.