На улице я нашел Сильви у края толпы перед голошоу. Его вел старик, но он ловко управлялся с экраном и синт-системой, примотанной к горлу, чтобы изменять голос для каждого персонажа истории. Голо была бледной сферой с нечеткими силуэтами у его ног. Я расслышал имя «Куэлл» и потянул Сильви за руку.

– Господи, а ты не могла быть еще очевидней?

– Ш-ш, заткнись. Слушай.

– Затем Куэлл вышла из дома торговца белаводорослями и увидела толпу, собравшуюся у верфи; люди кричали и размахивали руками. Она не разглядела, что происходит. Помните, друзья мои, это все было на Шарии, где солнце – жестокий актиниевый свет, и…

– И где не растут никакие белаводоросли, – пробормотал я Сильви на ухо.

– Ш-ш.

– …она прищуривалась и приглядывалась, но… – сказочник отложил управление и подул на пальцы. На голодисплее силуэт Куэлл застыл, сцена вокруг начала темнеть. – Пожалуй, на этом сегодня и закончу. Очень уж холодно, а я уже не тот, что раньше, и кости мои…

Хор возражений от собравшейся толпы. В перевернутом решете для паутинных медуз у ног сказочника зазвенели кредитные чипы. Он улыбнулся и снова вернулся к управлению. Голо засветился.

– Вы очень добры. Ну что ж, смотрите, Куэлл отправилась к кричащей толпе, а посреди нее увидала юную блудницу с разорванной одеждой, так что ее идеальные, набухшие груди с сосками-вишенками гордо поднимались всем на обозрение, а мягкие темные волосы между длинных гладких ног казались перепуганным зверьком под взглядом дикого рипвинга.

Обязательный крупный план в голо. Люди вокруг стояли на цыпочках. Я вздохнул.

– А над ней высились, над ней высились два бойца в черном, два бойца пресловутой религиозной полиции – бородатые священники с длинными ножами. В их глазах сияла жажда крови, зубы поблескивали в бородах в злорадстве из-за вседозволенности и власти над юным телом беспомощной женщины.

Но меж кончиками кинжалов и обнаженной плотью юной блудницы встала Куэлл и провозгласила звенящим голосом: «Что это значит?» И толпа замолкла при звуке ее голоса. И снова она спросила: «Что все это значит, почему вы преследуете эту женщину?» – и снова ответом послужило молчание, пока наконец один из священников в черном не объявил, что женщину застали за грехом прелюбодеяния и по законам Шарии ей грозит смерть – она истечет кровью в песке пустыни, а ее тело бросят в море.

Всего на миг на задворках моего разума промелькнули скорбь и гнев. Я поборол их и выдохнул, медленно. Слушатели вокруг давили, наклонялись и выгибались, чтобы лучше разглядеть экран. Кто-то толкнул меня, я с силой сунул локтем в ребра в ответ. Вскрик, обиженные ругательства, которые оборвал кто-то другой.

– Тогда Куэлл обратилась к толпе и спросила: «Кто из вас не грешил с блудницами?» – и толпа затихла и не смотрела ей в глаза. Но один из священников зло отчитал ее за вмешательство в соблюдение священного закона, и она спросила только его: «Ты никогда не грешил с блудницей?» – и многие в толпе, кто знал его, засмеялись, так что ему пришлось признаться, что грешил. «Но это другое, – сказал он, – ибо я мужчина». «Значит, – сказала Куэлл, – ты лицемер», – достала крупнокалиберный револьвер из-под длинного серого плаща и прострелила священнику оба колена. И он рухнул на землю с криками.

Два тихих хлопка и тонкие пронзительные крики из голоэкрана. Сказочник кивнул и прочистил горло.

– «Унесите его», – приказала Куэлл, и тотчас двое из толпы подняли все еще кричащего священника и унесли. И наверняка были рады уйти, потому что теперь люди замолчали и испугались, увидев оружие в руке Куэлл. И когда крики заглохли вдалеке, воцарилась тишина, которую нарушал только стон морского ветра у верфи и плач прелестной блудницы у ног Куэлл. И Куэлл обратилась ко второму священнику, и навела крупнокалиберный револьвер на него. «А ты, – сказала она, – скажешь, что никогда не грешил с блудницей?» И священник приосанился, посмотрел ей в глаза и сказал: «Я священник, и я ни разу в жизни не был с женщиной, чтобы не осквернить свою плоть!»

Сказочник замер в драматической позе и помолчал.

– Он так и напрашивается, – прошептал я Сильви. – Цитадель ведь выше по холму.

Но она не слушала, вся погрузилась в шарик голоэкрана. Когда я пригляделся, заметил, что она покачивается.

Твою мать.

Я схватил ее за руку, но она раздраженно вырвалась.

– Что ж, тогда Куэлл посмотрела на мужчину в черном и, встретив его пламенный взгляд, поняла, что он глаголет истину и что он человек слова. Тогда она посмотрела на револьвер в руке и снова на мужчину. И сказала: «Значит, ты фанатик, и уже не исправишься», – и выстрелила ему в лицо.

Снова хлопок, и голоэкран окрасился ярко-красным. Наезд на окровавленное лицо священника. Аплодисменты и возгласы среди толпы. Сказочник переждал их со скромной улыбкой. Сбоку от меня Сильви зашевелилась, словно просыпалась. Сказочник ухмыльнулся.

– Что ж, друзья мои, как вы можете вообразить, прелестная юная блудница была благодарна своей спасительнице. И, когда толпа унесла тело второго священника, пригласила Куэлл к себе домой, где… – сказочник снова отложил управление и охватил себя руками. Наигранно задрожал и потер руками предплечья. – Но что-то совсем холодно стало. Не смогу…

Под новый хор возражений я опять взял Сильви под руку и увел. Первые несколько шагов она молчала, затем пустым взглядом посмотрела на сказочника и на меня.

– Я никогда не была на Шарии, – сказала она озадаченно.

– Нет, и готов спорить, он тоже, – я внимательно посмотрел ей в глаза. – И Куэлл тоже там вряд ли бывала. Но сказка-то хорошая, да?