Иногда поздним вечером в квартире далеко не знаменитого автора раздавался телефонный звонок, и Самуил Яковлевич [Маршак] своим характерным голосов говорил:
— Голубчик, приезжайте, а? Сейчас, да, сию минуту. Не мог раньше. А мне же интересно. Везите все, как есть, почитаем. Скорее, дорогой мой, жду...
И безвестный литератор с ощущением государственной необходимости своей работы, с ощущением того, что дело, которое он делает, — нужное, настоящее дело, — мчался к Маршаку. Там курились папиросы в огромных количествах. Самуил Яковлевич, уставший, потрудившийся целый день, хватался за сердце, спорил, настаивал, сердился, а через два-три месяца вновь звонил телефон, и автор слышал такие, например, слова:
— Вот вы, голубчик мой, сидите дома и не знаете, что передо мною лежит! Передо мною лежит ваша книжка. Да, да, книжка, самая настоящая... Вот вам и «неужели?», вот вам и «не может быть!». И, знаете, я сейчас ее перечитал. Отличная книга. Вы — молодец. Впрочем, то, что вы принесли давеча... Да ну приезжайте, поговорим...
Опять автор мчался к Самуилу Яковлевичу, перелистывал книгу и слушал сердитый голос:
— Никуда не годится. Пустяки, побрякушки. Да оставьте вы в покое вашу книгу, она уже живет отдельно от вас, слушайте меня...
<...>
Мы не вправе требовать от всех редакторских работников энергии и страсти С. Маршака, но нам очень хочется иногда в неурочный час услышать по телефону голос редактора, который вдруг скажет:
— Знаете, я сейчас дочитал вашу книгу...
(Юрий Герман. Из статьи «Рукописи не возвращаются», 1955 год)