Есть вещи, которых я не сделаю, хотя, по логике, стоило бы. Сведения, которыми располагает Багрянец, могут
оказаться бесценными.
Он может знать, как добраться до Фрайхофф.
Он может знать, что она умеет.
Он может знать, что она готовит.
Он может знать когда.
Он может оказаться ключом к выигрышу половины войны.
Знание его могло бы спасти тысячи, если не миллионы жизней. И испортить мою.
С того момента, как я сюда прибыл, я убил несколько людей. Может, несколько десятков.
Но – при самообороне или в открытом бою. Я не хочу пытать пленного. Это уже переходит границы человечности, как я ее понимаю. Границы размытые, тонкие, словно паутина. Взять сваленного с ног врага на излом или удушение, надавить ему на едва нанесенную рану, чтобы заставить выдать информацию, – это границу не переходит. Как не переходит ее и то, что я делал со Змеями в Доме Железных Терний. Я был один, их – много. Это они взяли меня в плен, а не я их. Но когда враг связан и безоружен, ситуация меняется, и даже не спрашивайте, отчего оно так. Кроме всего прочего, дело и в эмоциях. В разнице между жестокостью под влиянием ярости и систематическими пытками, применяемыми совершенно хладнокровно.