Я мог бы наговорить ей сейчас тысячу самых красивых слов о том, где я был и что видел, и обязательно добавить в конце, что опять поеду туда, откуда только что вернулся. Но я не скажу ей сейчас ничего. Лучше как-нибудь потом... Потом... Я знаю, как она не любит, когда я уезжаю.
А я люблю уезжать, и не только потому, что это надо:ездить, смотреть, думать...
Я люблю уезжать, чтобы возвращаться. Вот так, как сейчас! И чтобы вновь видеть её такой, какой знаю её много-много лет, и находить что-то новое в ней и в самом себе.
Я смотрю на неё. Она всё такая же, такая... Она ничуть не изменилась за этот месяц. И за все многие-многие годы, хотя ей давным-давно уже не пятнадцать, а почти тридцать восемь. Боже, как давно я знаю её. И - как люблю!
Она меняла причёски и платья. Она училась и была на войне. Она рожала и опять училась. Она хоронила близких."Она", а хочется сказать"мы". Но нет, я не скажу так. Я опять скажу - "она". Она всегда была такой и теперь стала ещё лучше.
Я поздравляю её.
- Читал? - Она удивляется, хоть и знает, с чем я поздравляю её. Она кивает головой: - Спасибо. А знаешь, как здорово получилось. Казалось, уже всё! Пропало. И вдруг Буньков приходит, сначала молчит, потом:"Девочки!Что-то вы важные сегодня!" И - достаёт бутылку шампанского. Только тут мы и сообразили. А как раз на другой день"Правда"...
Я читал на Камчатке короткую заметку в "Правде", но я и так знаю всё: как продвигался их проект, как его считали мертворождённым. Я даже сам сомневался, нужно ли загонять в одно здание и детский сад, и магазин, и парикмахерскую, и столовую, и комбинат бытового обслуживания, и клуб? Она доказывала мне:"Нужно, можно, удобно". Доказывала и год назад, когда проект только задумывался, и позже, когда сидела над ним ночами дома.
Теперь я радуюсь, будто это мой проект.
- В Целинограде уже начинают строить, а на будущий год - в Москве! - говорит она. - Здорово, правда?
- Ну, а дома-то как?
Дом - это Надюшка и Люба.