... Оказывается, для ребёнка важно регулярно удостоверяться в том, что мир, в котором он живёт, устойчив и постоянен, константен. Он должен стоять на месте непоколебимо, а изменчивость жизни не должно потрясать его базовых основ. Важно, чтобы он был опознаваем как «свой», «тот самый» мир.
В этом плане ребёнок хочет от родных ему мест того же, чего он хочет от своей матери, - неизменности присутствия в его бытии и постоянства свойств. Многие матери маленьких детей говорят о том, что их дети не любят, когда мама заметно меняет свою внешность: переодевается в новый наряд, красится. С двухлетними дело может дойти даже до конфликта. Так, одному мальчику мама продемонстрировала своё новое платье, надетое к приходу гостей. Он внимательно посмотрел на неё, горько заплакал, а потом принёс её старый халат, в котором она всегда ходила дома, и стал совать ей в руки, чтобы она его надела. Никакие уговоры не помогали Он хотел видеть свою настоящую маму, а не переодетую чужой тётей.
Дети пяти-семи лет часто упоминают о том, как им не нравится косметика на лице мамы, потому что мама из-за этого становится какой-то другой.
И даже подростки не любят, когда мать «расфуфырилась» и стала на себя не похожа.
Мать для ребёнка – ось, на которой держится его мир, и важнейший ориентир, который должен всегда и везде мгновенно опознаваем, а потому должен обладать постоянными признаками. Изменчивость её внешности порождает у ребёнка внутренний страх, что она ускользнёт, а он потеряет её, не узнав на фоне других.
Поэтому родные места и мать объединяет детское желание того, чтобы в идеале они были вечны, неизменны и доступны.
Конечно, жизнь идёт, и дома красят, и что-то новое строят, спиливают деревья, сажают новые, но … все эти изменения допустимы, пока сохраняется нетронутым то главное, что составляет суть родного ландшафта. Стоит только изменить или разрушить его опорные элементы, как рушится всё. Человеку кажется, что эти места стали чужими, всё не похоже на прежнее и – у него отняли его мир.
Особенно болезненно переживаются такие изменения в тех местах, где прошли наиболее важные годы его детства. Человек чувствует себя тогда обездоленным сиротой, навсегда лишившимся в реальном пространстве бытия того детского мира, который был ему дорог и теперь остался только в памяти.